Последние пылинки. Ирина Сергеевна Родионова
да и вообще… – забормотала Настя, но дед не купился. Оборвал:
– Дима?
Настя вздохнула. Тихонько присела рядом, обняла деда за руку.
– Дима.
Он рыкнул. Настя вздрогнула и втянула голову в плечи – не бывало еще такого, чтобы дед поднял на нее руку. Даже когда она стащила у родителей три тысячи рублей, накопленные на стиральную машинку, а потом потратила все до копейки. Дед тогда поставил ее в угол и велел думать над своей душой. Настя честно пыталась думать, но без разговора с дедушкой у нее так бы ничего и не получилось.
Он только ругался. Клятвенно обещал поубивать всех и…
– Убью парщивца, – выдохнул дед. – Клянусь, что места мокрого не оставлю. Скот, ты посмотри на него. Дай сюда руку.
– Деда…
– Дай сказал, ну!
Она послушалась. Дед придирчиво осмотрел кровоподтек, осторожно надавил на него пальцем, поцокал языком. Настя пристыжено молчала.
– Ты-то куда, а? – спросил дед с такой болью, что Настя прикусила губу. – Он бьет, а ты терпишь. Молодца, Настёна! Да, не думал я на старости лет.
– Не начинай, – попросила она. – Димка просто перебрал немного, ну и…
– Ну а теперь так бить и будет. Настёна, милая ты моя… Ударил раз – ударит еще тысячу, бежать тебе надо. А я найду этого гада ползучего и раздавлю.
– Тебя тогда посадят, – невесело улыбнулась Настя.
– Ну и пусть. Помру на шконке ради любимой внучки.
– Где?..
– Эх, Настёна, Настёна, – он порывисто обнял ее, прижал к груди так, что стало тяжело дышать. Стиснул еще сильнее. – Ты же не на помойке себя нашла, нет? Чтобы такое от гада терпеть, от ползучего.
– Зря ты так. Он ведь…
– Ух, молчи, зашибу, – заругался он и еще сильнее стиснул ее в руках, словно маленькую девочку, по собственной глупости разбившую коленку.
Так они и сидели на узкой панцирной кровати, на цветастом покрывале, и Настя прижималась к дедовой груди, слушала его хриплое дыхание. Дед чмокал ее в макушку и бранился.
Но совсем беззлобно.
– Деда, – не выдержав, позвала она. – Пойдем на кухню, а то рука горит, не могу больше… Да и воду никто не выключил.
– Надо мылом ожог помазать, – он тут же поднялся с кровати.
– Помажем, помажем. И тужурку давай. Греться буду.
***
Утро. Спасительная пустота в голове.
А потом слабо маячившие воспоминания прорываются наружу и сносят все селевым потоком, и там, под грязью и камнями, катится Настя и пытается ни о чем не думать.
Гудки. Гудки.
Гудки…
Значит, тот реаниматолог сегодня отдыхает от работы. Наверное, в ординаторской сидит женщина с жилистыми руками – Настя помнит, как она брезгливо кривила губы, как командовала, сколько нужно подгузников и пеленок, как повторяла с нажимом:
– По телефону справок о состоянии больше не даем. Раньше говорили, а люди жалуются, мол, врачебная тайна, а вы всем растрезвоните… Теперь запрещено, можно только родственникам и только при личном присутствии. Утром приезжайте, с половины одиннадцатого до половины