Последние пылинки. Ирина Сергеевна Родионова
нашелся в тумбочке у кровати. Настя, мечущаяся по квартире, дрожала, но не плакала – некогда ей плакать. Паспорт, старенький полис с белыми заломами. Побежала собирать вещи: банный халат, полотенце и зубная щетка, брусок мыла, сменное нижнее белье, пачку пряников, бутылку минералки, вдруг пить захочет, тапки…
Розовые тапки с помпонами. Засмеют дедушку соседи по палате.
Ладно, потом привезет ему нормальные. Где же эта чертова скорая?!
Они приехали через двадцать три минуты, неспешно прошли в комнату и распахнули ярко-оранжевый чемоданчик. Печально зашуршали синими куртками, две полнотелых женщины с серыми лицами.
– Рассказывайте, – попросила темноглазая.
Настя сбивчиво рассказала. Как только врачи перешагнули через порог, ей мигом полегчало – вот теперь-то дедушке помогут, его наверняка спасут. Дед, съежившийся на кровати, старался на медиков не смотреть. Вытирал лицо полотенцем, щурился, будто от яркого света.
А потом понеслось: кардиограмма, кровь из пальца на сахар, укол… Дед и на Настю не глядел, отводил взгляд и морщился, когда кололи.
– Собираемся в больницу, – скомандовала женщина, заполняющая бумаги. – Вещей пока много не берите, на инсульт похоже. Документы с собой. И мужиков ищите.
– Мужиков? – опешила Настя. – Каких еще мужиков?
– А носилки что, мы потащим с этой верхотуры? – спросила темноглазая.
И Настя побежала искать мужиков.
С трудом уговорила соседа, страдающего от похмелья, и тучного паренька, пришлось бежать аж до первого этажа. Настя тараторила без умолку, повторяла, что дед сильный, он справится, надо только быстрее в больницу…
Женщины в квартире все еще заполняли бумаги. Дед лежал на кровати, отвернувшись к стене.
– Одевайте дедушку, – распорядилась темноглазая.
Настя нашла кальсоны, зимние штаны с подкладом и тужурку. Усадила деда на кровати, успокоила торопливо:
– Не волнуйся, в больнице сделают снимок, и домой поедем.
Дед не поверил. Мешал ей одевать его, отталкивал руки, а Настя бормотала «дед, ну пожалуйста, дед», и натягивала кальсоны на раздувшиеся ноги.
Деду, что в те минуты изо всех сил боролся с болью, наверняка было стыдно. Даже когда его мозг уже поразил ишемический инсульт (это потом врачи сказали, из реанимации), он все равно сражался. Но Настя была сильнее, она вертела деда, словно куклу, натягивала на него штаны и ботинки на замках, запихивала внутрь отекшие ступни.
– Да ладно его укутывать, – пожурила темноглазая. – Не замерзнет по дороге.
Деда уложили на носилки. Мужчина, пытающийся дышать через раз, и дрожащий студнем парень спустили носилки вниз – молчаливые, словно древние стражи, соседи с опаской косились на чужую болезнь, но все же несли. Настя бежала за ними, прижимала к груди бледный пакет с вещами и паспорт с полисом. Темноглазая врачиха, помогая устроить деда на каталке, вздохнула:
– У меня тоже у деда инсульт был, потом еще семь лет к кровати прикованный лежал. Пролежни, памперсы – ужас. И у прабабки инсульт был. Сразу померла, царствие ей…
Настя