Прасковья. Галина Васильевна Ергужина
коротенькой косы под резинкой и молчала.
Василий взял на руки Прасковью, игравшую на полу у печи, и усадил к себе на колени.
– Так что же ты молчишь, Мария? – угрожающе спросила Екатерина Ивановна.
– Неужели ты сама к Фёдору ходишь, Мария? – слегка осипшим от кашля голосом спросил отец.
Он очень похудел, осунулся, стал слабым и глаза его смотрели тускло.
Мария вскинула голову:
– Да кто же это говорит – то?! Неужели Трофимовна такое говорит про меня?
– Не Трофимовна, – сурово отвечала мать, – а соседка её Клавдия. Говорит, что ты зачастила к ним, а там Фёдор, всё пялится на тебя, а ты на него. Зачем ты там ошиваешься?
Николай Васильевич раскашлялся, и Хрестя протянула ему кружку с водой. Он стал пить, но вдруг поперхнулся и закашлялся ещё больше, пока из его глотки не вылетел сгусток алой крови. Христина испуганно отскочила от него, увидев кровь, и все замерли. Екатерина Ивановна подлетела к Василию и схватила Парасю себе на руки, крепко прижав её к себе:
– Вася! Вези отца в город, Вася, быстрее!
И засуетились они все, забегали, словно кто-то в их безмолвии сказал что-то страшное, срочное.
Только Екатерина Ивановна стояла, как вкопанная, будто ударил её кто-то в самое сердце, а Николай Васильевич всё кашлял и кашлял, побагровев до самой шеи. Вены на его лице вздулись и глаза налились кровью. Василий подхватил отца под руку, в спешке надел на него тулуп и шапку и вытащил на улицу.
Нюра громко заплакала, Мария прижалась спиной к стене, Александра сморщившись, словно от боли смотрела в черное окно. Христина с Григорием молча сидели у стола, они ещё не понимали, что именно случилось. Но одно знали точно – то, что случилось, плохо.
Парася расплакалась, а Екатерина Ивановна всё сильнее прижимала её к себе, словно кто хотел у неё отнять ребенка. И лишь спустя некоторое время, она отчаянно заплакала, качая Прасковью.
– Что же это? – приговаривала она, – Что же это?!..
Время шло, и утром Василий вернулся с новостью, что отца госпитализировали в закрытую больницу. Ему определили туберкулёз.
Больше они отца не видели. Только изредка, как помнит Нюрка, мать ездила в город и возвращалась, так и не видевши его.
В один из тех мрачных дней Мария быстро дошла до поля, где ждал её Фёдор. Он обнял девушку за плечи, приветствуя её, но она отпрянула от него и обижено наклонила голову.
– Что же ты, Марьюшка?
– Мамка знает, что я хожу к вам. Стыдится меня. И отец захворал, чахотка у него.
– Так как же сватать тебя? – нахмурился Фёдор, поняв укор.
– Мамке всё равно, – вздохнула Мария, – но она дала согласие, только говорит, свадьбы не будет.
– А я согласен и без свадьбы, – Фёдор хлестанул хворостиной по траве, – если отдаст тебя мать, завтра же и приду.
– И приди.
Фёдор оглянулся на неё. Мария была слегка бледной, глаза её ввалились от усталости, губы были белесыми и голос тихий.
– И приду! –