Как прежде в пути. Сергей Степанов-Прошельцев

      * * *

      Было мне порой совсем не весело,

      и нарыв души не заживал;

      вывела меня из равновесия

      гробовая эта тишина.

      Ждёт меня давно дорога дальняя,

      Родственники, видимо, не ждут.

      Я как будто в зале ожидания,

      в царстве засыпающих минут.

      Этот зал — сплошная неудобица,

      но другого места не найти,

      да к тому же поезд не торопится —

      заплутал, наверное, в пути.

      А вокруг – лишь только ночь глубокая,

      заслонили облака звезду

      Я как поезд, тоже где-то около,

      около того, что не найду.

      Запоздало напрочь отправление,

      мне теперь не обрести покой —

      не спасёт оно от отравления

      вязкою плацкартною тоской.

      Но вагон бесшумно с места трогает,

      обложной расплёскивая гул.

      Я отравлен навсегда дорогою,

      словно цианида глотанул.

      Прошлое забылось и отброшено,

      жизнь мою сам чёрт не разберёт.

      Ничего тут, в общем, нет хорошего,

      кроме продвижения вперёд.

      * * *

      Ночное бра уже погасло,

      повсюду тьма,

      но я не поменяю галса,

      хотя шторма.

      Не Крузенштерн я и не Беринг,

      не Хейердал,

      мне не открыть желанный берег,

      я и не ждал.

      Не надо верить, что всё просто,

      не тот посыл.

      И этот неизвестный остров

      другой открыл.

      Я не дорос ещё до счастья.

      Сдаётся мне:

      кто понаглее да рукастей,

      те на коне.

      * * *

      Я любимых своих навсегда покидал,

      не прощаясь, — так легче снести

      боль потерь, и опять я лечу в никуда,

      в непонятку, в неясность, в нестык.

      Я не знаю, куда раз за разом свалю,

      где чужое мерцанье огня.

      Покидаю родню, покидаю свою

      безысходность вчерашнего дня.

      И пусть ветер тревоги всё время крепчал,

      превращаясь в рокочущий шквал,

      я броженье его своенравных начал

      лучше всех на Земле понимал.

      Я упрям и заносчив бывал, словно мул,

      подневольный не жаловал труд.

      И я в жизни своей, подражая ему,

      Упирался, когда запрягут.

      А печаль пусть сгорит,

      как коряга, в костре,

      что с того, что я не именит?

      Мы меняемся все, и с годами острей

      эта жажда себя изменить.

      Пусть удача опять

      ускользнёт, как налим,

      пусть всему есть на свете черта,

      но так сладостно стать

      неизвестно каким,

      но совсем не таким, как вчера.

      * * *

      Я не изведал торных троп,

      и напролом я лез

      в остервенение ветров,

      сорвавшихся с небес.

      А ночь была темней сурьмы,

      морозом просквозив,

      и я катил свой ком судьбы

      послушно, как Сизиф.

      Но я не мог умом дойти,

      в свои семнадцать лет,

      что не найти во тьме пути,

      когда дороги нет.

      Вдали от всех насмешек и похвал,

      в плену улыбок санитарно-женских

      я от всего земного отдыхал

      в оазисе внезапного блаженства.

      Я забывал здесь, что такое зло,

      что есть весна, что скоро будет лето,

      и я парил, почти как НЛО,

      над сонным миром, не узнавшим это.

      Я абсолютно был тогда здоров,

      но я страдал синдромом странной боли:

      я был пришельцем из других миров,

      всего лишь только странник, и не боле.

      Пойму я это позже, не сейчас,

      и это будет, кажется полезней:

      ведь тот оазис