Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая. Фрэнсис Скотт Фицджеральд
тусклую безрадостную улицу с редкими прохожими, чьи закутанные черные силуэты казались еще темнее на фоне ночи. Люди ковыляли по тротуару сквозь завывания ветра, осторожно волоча ноги, будто на них надеты лыжи. Энтони свернул на Шестую авеню, погруженный в свои мысли, не замечая подозрительных взглядов прохожих, брошенных в его сторону. Он шел в расстегнутом нараспашку пальто, под которое задувал пронизывающий ветер, несущий безжалостную смерть.
Через некоторое время к нему обратилась официантка, толстая женщина в очках в черной оправе, с которых свисал черный шнурок.
– Будьте добры, заказывайте!
Голос официантки показался без нужды громким, и Энтони с возмущением поднял глаза.
– Так будете заказывать или нет?
– Разумеется, буду, – ответил с раздражением Энтони.
– Я обращаюсь к вам уже в третий раз. Здесь вам не общественный туалет.
Он бросил взгляд на большие часы и с изумлением обнаружил, что они показывают третий час. Энтони сообразил, что находится в районе Тридцатой улицы, и в следующее мгновение прочел расположенные белым полукругом перевернутые буквы на витринном стекле: ЧАЙЛД. Посетителей было мало, три или четыре дрожащих от холода полуночника.
– Будьте добры, принесите яичницу с беконом и кофе.
Официантка напоследок наградила его полным отвращения взглядом и поспешно удалилась. Очки на шнурке придавали ей до смешного заумный вид.
Господи! Поцелуи Глории словно цветы. Энтони предавался воспоминаниям, словно все произошло много лет назад: ее полный свежести грудной голос, прекрасные линии тела, просвечивающие сквозь одежду, лилейное лицо в свете уличных фонарей… уличных фонарей.
Боль с новой силой обрушилась на Энтони, и к ней примешивались страх и тоска. Он потерял Глорию. Такова правда, ее нельзя ни отрицать, ни смягчить. И вдруг сердце обожгла неожиданная мысль. Господи, Блокмэн! Что теперь будет? Богатый человек, достаточно умудренный опытом прожитых лет, чтобы проявить терпимость в отношении красавицы жены, потакать ее капризам, потворствовать глупым выходкам, обращаться так, как, возможно, хочется ей самой, носить ярким цветком в петлице, храня и оберегая от всех перипетий и страхов. Энтони догадывался, что Глория, пусть и не всерьез, подумывала о возможности выйти замуж за Блокмэна, и вполне возможно, разочарование в Энтони толкнет ее прямо в объятия к кинодельцу.
При этой мысли Энтони охватила ребяческая ярость. Ему хотелось убить Блокмэна, заставить заплатить за омерзительную самонадеянность. Стиснув зубы, с глазами, горящими ненавистью и страхом, он снова и снова повторял про себя одну и ту же фразу.
И все-таки, несмотря на неистовую до неприличия ревность, Энтони наконец полюбил – глубоко и искренне, как только мужчина может любить женщину.
Возле локтя поставили чашку с дымящимся кофе, который постепенно остывал. Ночной смотритель, сидевший за конторкой, поглядывал на неподвижную фигуру