Властелин 4. Мы наш мы новый мир построим. Сергей Николаевич Дергунов
вошел, увидев мальчика, сидящего в кресле, поклонился ему.
– Рад вас снова видеть, мессир, – произнес он.
– А я не рад. Ты нарушил мои планы. А ты знаешь, как я не люблю, когда кто-то нарушает мои планы.
– Простите, мессир.
– Ладно, может это и к лучшему. Что там с твоей графиней? Она действительно может вскружить голову любому мужчине?
– Когда она была в Париже, в ее сети не попался лишь я, и то только благодаря вашим урокам, мессир.
– Хорошо. Тогда поступим так: ты, Клаус останешься здесь и будешь отвечать на письма моей матери. А с тобой, Жозеф, мы отправимся с Санкт-Петербург. По пути заскочим в Варшаву.
– Да, мессир, – склонили головы оба.
***
Царь Александр возвращался в Санкт-Петербург с конгресса Священного союза. Настроение его было мрачным. Его не покидало ощущение, что тот мировой порядок, который его устраивал и к созданию которого он приложил немало усилий, разваливается на глазах.
Не успели подавить беспорядки в Испании, как вспыхнуло восстание карбонариев в Неаполе и на Сицилии. Пока Александр вместе другими членами Священного союза решали, как подавить карбонариев, в Санкт-Петербурге взбунтовался Семеновский гвардейский полк, некогда любимый полк царя. Кроме всего прочего, уже третий год не утихали волнения в воинских поселениях.
А, может, прав Аракчеев: распустился народ? Потерявши страх, начинают думать, а, размышляя, понимают, как несправедливо устроен мир. Естественно, такое положение вызывает возмущение. Так что, все запретить? Тогда чем он будет отличаться от папеньки, царство ему небесное? Нет, не так он хотел править. Он хотел, чтобы его любили. Он уже пережил состояние, когда был презираем подавляющим большинством народа после Тильзитского мира. Повторения он не хотел, и, как обычно он поступал в подобных ситуациях, решил ничего не предпринимать, а положиться на волю божью.
«Положиться на волю божью» для Александра означало одно: полностью довериться Аракчееву. Поэтому даже в первый день после возвращения он особо не вникал в суть доклада своего главного министра. Лишь когда прозвучало имя Наполеон Бонапарт, Александр встрепенулся.
– Я не расслышал, что с Бонапартом? – оборвал он Аракчеева на полуслове.
– Я говорю: из посольства в Лондоне пришла срочная депеша. На острове Святой Елены умер Наполеон Бонапарт.
– Наполеон умер?! Когда? Отчего? – эта новость неожиданно вызвала сильное сердцебиение у царя.
– Пишут, болезнь желудка, 5 мая сего года – заглянув в донесение доложил Аракчеев.
– Ладно, на сегодня закончим, ступай, Алексей Андреевич.
Не стало Наполеона. Семнадцать лет назад, с момента, когда первый консул Франции Бонапарт хладнокровно приказал убить ни в чем не повинного герцога Энгиенского, он стал личным врагом Александра. Были периоды, когда он вызывал ненависть, иногда злость, иногда жалость, но никогда презрение. Это был великий враг. Борьба с ним наполняла жизнь смыслом. Его смерть принесла чувство невосполнимой потери. К этому чувству