Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней. Лоррис Мюрай
сидел тихо пару минут, но потом снова попытал счастья.
– Что, например? Чего я не знаю?
– Ты ничего не знаешь. Будь ты ослом, не знал бы даже, почему тебя зовут Мартином.
Тут Уолден надолго задумался. У него был методичный ум, он любил науки и логику. Для начала он спросил себя, по какой причине ослов называют Мартинами. Потом решил, что отец, наверно, произнес эту фразу случайно. И попытался понять, что она могла для него значить. Может быть, это намек на…
– Папа?
– Ау?
– Почему меня так зовут? Уолден.
С повязкой на глазах Уолден не мог видеть выражения лица отца. Но он услышал знакомый щелчок пальцами, которым Джек Стивенсон обычно выражал удовольствие. И если учесть, что для этого пришлось выпустить руль (по крайней мере, одной рукой)…
– Не делай вид, что ты глупее, чем ты есть, – сказал голос Джека. – Полагаю, ты прекрасно знаешь.
– Это из-за той книжки, да?
– А! Вот видишь…
– Ты мне всегда говорил, что это неинтересно для моего возраста.
– Что ж, наверно, время пришло. Теперь стисни зубы, нас немного потрясет.
«Шевроле-Импала-СС» была еще как новенькая, и мотор работал на совесть, но, несмотря на многочисленные починки, у нее давно захирели амортизаторы и подвеска. Тряска, однако, застигла Уолдена врасплох.
– Эй! Мы едем по полям?
– Соберись, Уолден. Попытайся понять, что ты ощущаешь.
– Ну, ты же сам сказал, трясет. Теперь я могу снять повязку?
– Нет еще. А кроме этого, что тебя потряхивает?
Уолден сдавленно вскрикнул. Он чуть не свалился с сиденья.
– По-моему, стало холоднее, – сказал он. – Мы скоро приедем в Канаду?
– Верное наблюдение, неверный вывод. И про Канаду я тебе уже ответил.
– Уже темно?
Уолден не мог больше терпеть. Его руки готовы были сорвать черную повязку, ничто не могло им помешать. Он должен был это сделать, пусть даже отец обрушит на него громы и молнии.
– Темнеет, но это не то, что ты чувствуешь.
Мальчик ощутил у своего уха характерный звук опускаемого стекла. Его овеял свежий воздух, влажный и душистый. Это было…
– Кажется, мокрая трава.
– Горячо. Внимание!
«Шевроле» тряхнуло. Джек теперь ехал медленно, и Уолден ощущал его усилия на поворотах. Все это смахивало на гонки с препятствиями.
– Папа, меня тошнит.
– Сдержись, Уолден.
Теперь Уолдену казалось, будто он едет через туннель в поезде-призраке. Тяжелую машину мотало вправо-влево, вверх-вниз. Иногда она подскакивала. Все это под непрестанный шум, скрежет, треск. И темнота, жуткая темнота. Уолден долго различал свет, несмотря на повязку. Теперь все было черно.
– Темно, – всхлипнул он. – Ничего не видно.
– Я хотел приехать пораньше, – ответил Джек. – Только этот окаянный матч никак не кончался. При том, как ты там отличился, его могли бы и сократить.
– Папа, пожалуйста.
– Ладно. Сними ее.
Уолден сощурился. Даже без повязки он ничего не видел. Отец катил с погашенными фарами в густом лесу, затененном сумерками;