Божественная комедия. Ад. Данте Алигьери

Божественная комедия. Ад - Данте Алигьери


Скачать книгу
холма я пробудился,[8]

      Где той юдоли положен предел,[9]

      В которой ужас в сердце мне вселился, —

      16. Я, вверх взглянув, главу холма узрел

      В лучах планеты, что прямой дорогой[10]

      Ведет людей к свершенью добрых дел.

      19. Тогда на время смолк мой страх, так много.

      Над морем сердца бушевавший в ночь,

      Что протекла с толикою тревогой.[11]

      22. И как успевши бурю превозмочь,

      Ступив чуть дышащий на брег из моря,

      С опасных волн очей не сводит прочь:

      25. Так я, в душе еще со страхом споря,

      Взглянул назад и взор вперил туда,[12]

      Где из живых никто не шел без горя.

      28. И отдохнув в пустыне от труда,

      Я вновь пошел, и мой оплот опорный

      В ноге, стоящей ниже, был всегда.[13]

      31. И вот, почти в начале крути горной,

      Покрытый пестрой шкурою, кружась,

      Несется Барс и легкий и проворный.[14]

      34. Чудовище не убегало с глаз;

      Но до того мне путь мой преграждало,

      Что вниз сбежать я помышлял не раз.

      37. Уж день светал, и солнце в путь вступало

      С толпою звезд, как в миг, когда оно

      Вдруг от любви божественной прияло

      40. Свой первый ход, красой озарено;[15]

      И все надеждою тогда мне льстило:

      Животного роскошное руно,

      43. Час утренний и юное светило.[16]

      Но снова страх мне в сердце пробудил

      Свирепый Лев, представший с гордой силой.[17]

      46. Он на меня, казалось, выходил,

      Голодный, злой, с главою величавой,

      И, мнилось, воздух в трепет приводил.

      49. Он шел с Волчицей, тощей и лукавой,[18]

      Что, в худобе полна желаний всех,

      Для многих в жизни сей была отравой.

      52. Она являла столько мне помех,

      Что, устрашен наружностью суровой,

      Терял надежду я взойти наверх.

      55. И как скупец, копить всегда готовый,

      Когда придет утраты страшный час,

      Грустит и плачет с каждой мыслью новой:

      58. Так зверь во мне спокойствие потряс,

      И, идя мне на встречу, гнал всечасно

      Меня в тот край, где солнца луч угас.

      61. Пока стремглав я падал в мрак ужасный,

      Глазам моим предстал нежданный друг,

      От долгого молчания безгласный.[19]

      64. «Помилуй ты меня!» вскричал я вдруг,[20]

      Когда узрел его в пустынном поле,

      «О кто б ты ни был: человек, иль дух?»

      67. И он: «Я дух, не человек я боле;

      Родителей Ломбардцев я имел,[21]

      Но в Мантуе рожденных в бедной доле.

      70. Sub Julio я поздно свет узрел,[22]

      И в Риме жил в век Августов счастливый;

      Во дни богов в лжеверье я коснел.[23]

      73. Я был поэт, и мной воспет правдивый

      Анхизов


Скачать книгу

<p>8</p>

Холм, по объяснению большей части комментаторов, означает добродетель, по другим восхождение к высшему благу. В подлиннике Данте пробуждается у подошвы холма; подошва холма – начало спасения, та минута, когда в душе нашей возникает спасительное сомнение, роковая мысль, что путь, по которому мы шли до этой минуты, ложен.

<p>9</p>

Пределы юдоли. Юдоль есть временное поприще жизни, которое мы обыкновенно называем юдолию слез и бедствий. Из XX песни Ада, ст. 127–130, видно, что в этой юдоли путеводным светом поэту служило мерцание месяца. Месяц означает слабый свет человеческой мудрости. Копишь.

<p>10</p>

Планета, ведущая людей прямой дорогой, есть солнце, которое, по системе Птоломеевой, принадлежит к планетам. Солнце имеет здесь не только значение материального светила, но, в противоположность месяцу (философия), есть полное, непосредственное познание, божественное вдохновение. Копишь.

<p>11</p>

Даже отблеск божественного познания уже в состоянии уменьшить в нас отчасти ложный страх земной юдоли; но вполне он исчезает только тогда, как мы совершенно исполнима страхом Господним, как Беатриче (Ада II, 82–93). Копишь.

<p>12</p>

Т. е. взглянул в темный лес и эту юдоль бедствий, в которой оставаться значить умереть нравственно.

<p>13</p>

При восхождении, нога, на которую мы опираемся, всегда стоит ниже. «Восходя от низшего к высшему, мы подаемся вперед медленно, только шаг за шагом, только тогда, как твердо и верно встанем на низшее: восхождение духовное подлежит тем же законам, как и телесное.» Штрекфусс.

<p>14</p>

Барс (uncia, leuncia, lynx, catus pardus Окена), по толкованию старинных комментаторов, означает сладострастие, Лев – гордость или властолюбие, Волчица – корысть и скупость; другие, особенно новейшие, видят в Барсе Флоренцию и Гвельфов, во Льве – Францию и в особенности Карла Валуа, в Волчице – папу или римскую курию, и, согласно с этим, дают всей первой песни смысл чисто-политический. По объяснению Каннегиссера, Барс, Лев и Волчица означают три степени чувственности, нравственной порчи людей: Барс есть пробуждающаяся чувственность, на что указывают его быстрота и проворство, пестрая шкура и неотвязчивость; Лев есть чувственность уже пробудившаяся, преобладающая и не скрываемая, требующая удовлетворения: потому он изображен с величавою (в подлиннике: поднятой) головою, голодный, злой до того, что воздух вокруг него содрогается; наконец, Волчица – образ тех, которые вполне предались греху, почему и сказано, что она многим уже была отравой жизни, потому и Данта она совершенно лишает спокойствия и всечасно более и более вгоняет в юдоль нравственной смерти.

<p>15</p>

В этой терцине определяется время странствия поэта. Оно, как сказано выше, началось в великую пятницу на страстной неделе, или 25 марта: стало быть, около весеннего равноденствия. Впрочем, Филалетес, основываясь на XXI песни Ада, полагает, что странствие свое Данте начал 4 апреля. – Божественная любовь, по представлению Данта, есть причина движения тел небесных. – Толпою звезд обозначается созвездие Овна, в которое в это время вступает солнце.

<p>16</p>

Поэт, оживленный сиянием солнца и временем года (весною), надеется умертвить Барса и похитить его пеструю шкуру. Если Барс означает Флоренцию, то спокойное состояние этого города весною 1300 г., когда партии Белых и Черных находились между собою в совершенном, по-видимому, согласия, действительно могло родить в поверхностном наблюдателе событий некоторую надежду на продолжительность мира. Но это спокойствие было только кажущееся.

<p>17</p>

Как символ Франция, которая «потемняет весь христианский мир» (Чист. XX, 44), Лев представляет здесь насилие, ужасающую вещественную силу.

<p>18</p>

Волка Писания Данте превратил в волчицу (lupa) и тем еще жестче очертил алчность римской курии (если ее должно разуметь под именем Волчицы), ибо lupa в латинском языке имеет еще другое значение. Вся поэма Данта направлена против римской курии (Ада VII, 33 и след., XIX, 1–6 и 90-117, XXVII, 70 и след.; Чист. XVI, 100 и дал., XIX, 97 и д., XXXII, 103–160; Рая IX, 125 и д., XII, 88 и д., XV, 142, XVII, 50 и д., XVIII, 118–136, XXI, 125–142, XXII, 76, и д., XXVII, 19 126).

<p>19</p>

Безгласный, в подлиннике: fioco, охриплый. Это искусный намек на равнодушие современников Данта к изучению творений Виргилия.

<p>20</p>

В подлиннике: Miserere de me, и есть воззвание не к одному Виргилию, но и к божественной благости. У подошвы горы Чистилища души насильственно убиенных поют то же. (Чист. V, 24.)

<p>21</p>

68. Виргилий родился в местечке Андес, нынешней деревушке Банде, иначе Пьетоле, близ Мантуи, на Минчио. Отец его, по одним известиям, был земледелец, по другим – горшечник.

<p>22</p>

Он родился в 684 г. от постр. Рама, за 70 лет до Р. X, при консулах М. Лициние Крассе и Кн. Помпее Великом, в октябрьские иды, что, по нынешнему календарю, соответствует 15 октября. – Виргилий, поэт Римской империи (princeps poetarum), говоря, что он родился при Юлии Цезаре, хочет этим прославить имя его: на Цезаря Данте смотрит как на представителя Римской империи; изменившие Цезарю, Брут и Кассий, наказуются у него жестокою казнью (Ада XXХГѴ, 55–67). – Sub Julio есть одно из тех латинских выражений, которых так много встречается в поэме Данта, по общему обыкновению не только поэтов, и прозаиков того времени.

<p>23</p>

Этими словами Виргилий, кажется, хочет оправдаться в своем язычестве.