Казачья вдова. Сергей Домашев
снега плавное круженье,
То вихрей бешеный кураж…
Такой мне виделся пейзаж.
А на его цветастом фоне,
Обрывки всякие клубя,
Другие виды в сером тоне
Слагали сны.
И там себя
Я видела в ватаге прыткой
Чуть косоглазой детворы…
Запомнились и ритм игры,
И что шатёр зовут кибиткой,
И чей-то смех внутри его.
Но помнятся ясней всего
Овечий гам и бычий рёв,
И гул бегущих табунов.
При виде рожицы зеркальной
Мне удалось видений муть
От зёрен давности реальной
Хоть на мгновенье отпугнуть.
Как будто трещину сквозную
Я вдруг увидела в стене,
И та придвинула вплотную
Страничку прошлого ко мне.
Вот что поведала страница.
…Гурьба людей, судя по лицам,
Того же рода, что и я,
Негодованья не тая,
Кляня кого-то, с кем-то споря,
Тащила безлошадный воз,
Еще не принявши всерьёз
На всех свалившегося горя.
Их было больше десяти.
Какие узы их скрепляли,
И что собой они являли –
Теперь ответа не найти.
Но все спаялись в плаче
горьком,
Лишь очутились за пригорком,
Откуда стали не видны
Гурты, отары, табуны,
Внезапно ставшие чужими,
Отнятые людьми лихими,
Людьми в скрипучих пиджаках,
С законом пагубным в руках8.
VII
Холмов знакомых очертанья
Давно растаяли вдали,
А люди всё куда-то шли
С бедою, возом и стенаньем.
Упав на землю, засыпали.
А если с неба вдруг польёт,
На кольях утлое жильё
Напялить ловко успевали.
Из них мне дядькою был кто-то.
Мне шел, должно быть, пятый год.
Я, общей пользуясь заботой,
Пока не ведала невзгод.
Но тоже жизнь – не без изъяна:
То сыр засох, то нет ирьяна 9,
Даже обычная вода
У нас бывала не всегда.
Степные редкие колодцы
Нам освежали только страх:
Их охраняли инородцы,
Всё в тех же черных пиджаках.
Лишь мы направимся гурьбою
К заветной влаге, как пальбою
И гоготом без всяких фраз
Оглушат и отринут нас.
А смерть таит не только пуля.
В сухой степи, в разгар июля,
На тех, кто претерпел урон,
Она глядит со всех сторон.
От зноя, зла и мысли гневной,
И отвсего, что в этот ряд
Поставить можно, ежедневно
Слабел наш маленький отряд.
Уже оставлена телега
С остатком скарба.
И привал
Старшой всё чаще объявлял,
Помимо полдня и ночлега.
Уже растресканные губы
Кусок еды сухой и грубой
Принять не могут. Сохнет рот.
В глазах темнеет. Смерть идёт.
А впереди – рывок