Секретный агент по морскому делу. Вадим Хитров
чем тебя Лубянов угощал?
– Пивом, темным таким, на наш квас похоже, только хмельное оно сильно. Так вроде не чувствуешь, а по ногам шибает.
– Видать, не только по ногам, – буркнул Симолин.
Дальше допрос продолжил Плещеев.
– А вы все время сидели с Лубяновым или отходили куда?
– Да нет, до ветру только. Вернулся, глядь, а уже новая пинта пенится.
– А Лубянов, он всегда щедрый такой?
– Ну да, щедрый, скажете тоже, у него положенных-то денег едва допросишься. Квашнин не раз жаловался, даже рапорт хотел на него писать. Но за два дня до того вечера я долги аж за три месяца получил, Квашнин, наверное, тоже, а то откуда деньги бы взялись на попойку.
– Если Лубянов прижимистый такой, то с чего же он вдруг расщедрился?
– Не знаю, может от выпивки душа взыграла.
– Скажите, а вы шпагу всегда с собой носите?
– Нет, не люблю я этого, не привычен, что я, дворянин какой, мешается только, да и фехтованию не обучен.
– А если заварушка какая-нибудь?
– Нож за голенищем куда надежней, и кулаки будь здоров, они у меня похлеще любой шпаги будут.
– То есть обычно вы шпагу не носили?
– Так и есть.
– А откуда у вас вообще взялась шпага, да еще гвардейская?
– Как откуда? Нам всем выдали перед отъездом, а уж какая она там, я не ведаю, не разбираюсь.
– Вы понимаете, сколько стоит такой клинок? С чего вдруг вам выдали такую шпагу?
– Да не знаю я! – с надрывом ответил Касатонов.
– Значит, вы утверждаете, что обычно шпагу не носили?
– Не носил.
– И где же она хранилась?
– Где хранилась? Так на дому и хранилась, я ее в шкафу повесил, и вся недолга.
– В ножнах?
– Ну да.
– Почему же вы ее взяли в этот вечер?
– Я знал, что Лубянов будет, а он всегда говорил, чтобы мы при шпагах ходили. Мол, русский офицер не хуже их джентльменов быть должен, а они завсегда при шпаге. Негоже, мол, русскому офицеру безоружным являться. Вот я и надел, чтобы он не ругался.
– Вы же не офицер.
– А ему все одно.
– Это точно ваша шпага? – спросил Плещеев, показывая сломанный клинок.
– Вот горе-то! – навзрыд вырвалось у Касатонова.
– Ваша или нет? – настаивал лейтенант.
– Моя, наверное. С ней я в тот день был, это точно, а до той поры и не вынимал ее толком.
– Вспомните, это очень важно, для вас, в том числе.
– Вы знаете, мне кажется, ручка как будто немного другая.
– Как будто?! И не ручка, а эфес, твою..! Понимаешь, дубина ты стоеросовая, что сейчас судьба твоя решается, – не выдержал Симолин. – Были какие-нибудь особенности на сей шпаге, узоры там или надписи?
– Да не рассматривал я ее. Говорю, в ножнах висела, – в отчаянии ответил Касатонов.
– Кто к вам заходил в комнату? Вспоминай, живо! – напирал Симолин.
– Никто, в общем, горничная разве что, прибрать, и Лубянов пару раз заявлялся.
– Зачем? – спросил Плещеев.
– Положено,