Хватит!. Михаил Поляков
поверх его одеяла, зашевелился.
– Журналист? Я всё рассказал, – отрывисто произнёс он, испуганно глядя на меня.
– А с тех пор что-нибудь поменялось, может быть ещё что-то произошло? – спросил я.
– Квартиру ему дать обещали взамен дома, – вместо отца ответила женщина. – Вот всё ждём её, квартиру-то эту.
– Квартиру, а? – выкрикнул старик. Шумно дыша, он то и дело переводил беспокойный непонимающий взгляд с дочери на меня.
Я почувствовал, что в этом состоянии с ним бесполезно беседовать.
– Может быть, мы с вами пообщаемся? – обернувшись к Анне Николаевне, спросил я.
– Да, давайте пройдём на кухню, – с готовностью отозвалась она, видимо ожидая этого предложения. – Я чаю заварю.
– Что, давно болеет ваш отец? – спросил я, садясь на табурет возле кухонного стола, покрытого свежей вышитой скатертью.
– Да вот как выселяли его, так и свалился. А до того – ничего, восемьдесят пять лет, а коз и уток у себя в сарае держал, огород вскапывал, на охоту ходил даже.
– А лечитесь как?
– Ой, тяжело с ним, – сказала женщина, включая под эмалированным пузатым чайником газ и выставляя на стол две фарфоровые чашки с выщербленными краями и огромную синюю сахарницу с колотым сахаром. – Извините, кроме сахара ничего сладкого к чаю нет. Я не ем, на диете, а отцу нельзя. Вы знаете, даже просто к врачу сходить – целая мука. В поликлинику надо к пяти часам приходить, в очередь записываться, чтобы талон получить. Приходишь и стоишь два-три часа на улице, пока регистратуру не откроют – и в дождь, и в снег, и в мороз. А как откроют начинается, знаете, ругань, толкотня, все без очереди лезут. Иной раз и до драк доходит, особенно если талон на редкого специалиста. Мне-то ещё хорошо, а бывает, бабка старая приковыляет кое-как, бумажку эту не успеет получить, и стоит у выхода, плачет. Доехать до доктора – тоже целая история. Отец же не ходит почти, надо машину заказывать где-то. А это тоже денег стоит. Хорошо если сосед наш, Михаил Борисович, с десятого этажа, подвезёт на своей «Королле». Но и он не всегда может, у человека свои дела, работа. Дочка вот, слава Богу, деньгами помогает, если б не она, так и не знали бы, как быть.
– А что же не положите его в больницу?
– А… – с досадой отмахнулась она. – Чего там в больнице? Медсёстры курят в палатах, орут на больных, помощи никакой от них не дождёшься. Лекарства даже – и те свои надо носить. Клала его в прошлом году на два месяца, так мне в лицо сразу и сказали – заботиться не будем, кормить только станем, и всё. Да и вообще, говорят, чего, мол, вы вокруг него бегаете, девяносто же лет почти старику, ему на кладбище давно прогулы ставят.
– Сочувствую вам…
– Да что тут поделаешь, такая вот жизнь.
– Анна Николаевна, – сказал я, открывая блокнот. – Я бы хотел уточнить хронологию всей этой истории с выселением.
– Ну что тут вспоминать, – женщина подперла полной рукой подбородок и рассеянно