500 лет назад – 3.2, или Постельничий. Дмитрий Свиридов
на страже снаружи у дверей со своим напарником.
Чутьем опытного царедворца Иван тогда понял сразу, что случилось что-то важное. Князь Василий, по известным ему приметам, был рассержен, взволнован так, что это, пожалуй, стало бы заметно и менее близким к нему людям, но… точно определить настроение государя мешала странная полуулыбка на его лице.
–Заходи, Ваня – кивнул он постельничему, говоря с интересом и даже ласково – на вот, прочти, что мне мертвый, по твоим словам, князь Рязанский пишет.
Сразу взопревший Еропкин на негнущихся ногах подошел к столу и машинально, как сказали бы в 21 веке, взял протянутые ему государем листы. Только сейчас он осознал смысл случившегося, и судорожно пытался представить, чем это может ему грозить. Вариантов было несколько, но хороших среди них – ни одного, и он заставил себя вчитаться в текст на бумаге (дорогой, не иначе как немецкой, как он отметил про себя). Пробегая глазами по строчкам грамоты под пристальным взглядом князя Василия, он сперва никак не мог собраться с мыслями, но пересилил себя, и начал читать снова. Грамота была… странная. Бумага дорогая, но то ладно. Чернила неизвестный писец использовал тоже необычные, и как-то умудрился вести совершенно одинаковые по толщине линии, но то тоже дело такое… А вот само послание… Написано оно было от имени Великого князя Рязанского Ивана Великому же князю Московскому Василию. Составлено по всем нынешним обычаям, с правильными титулами и обращениями, и писец был грамотный – писал без ошибок и помарок. А в самой грамоте князь Рязанский писал князю Московскому, что не сердится на него и не таит зла за замыслы о захвате Рязани и лишении его самого (с боярами его) жизни. Ибо только потому, что все эти испытания он, князь Рязанский, прошел, в самый последний и тяжкий миг, когда сам он, раненый, чудом выжил с малым числом своих людей после той засады под Рязанью, и был послан ему Господом нашим из будущего, за пять сотен лет, старец Николай.
Тут постельничий не выдержал и поднял вытаращенные глаза на государя. Получив от того успокаивающий кивок – читай, мол, дальше – он снова опустил глаза на грамоту. Старец тот спас их, увезя от погони на своей самоезжей повозке, что может ехать без лошадей сто верст за час (Еропкин уже не стал отвлекаться на эти чудеса, а решил дочитать до конца), и рассказал им о делах будущего. А дела эти были такие, что все действия князей Московских по объединению русских княжеств, хоть и велись часто способами… не слишком благими, но были по сути верными, ибо и сейчас, и дальше на все известные тому старцу пять сот лет – только в единстве Руси была ей возможность спастись от уничтожения многочисленными врагами. Кратко написав про продолжение войн с татарами и будущее взятие Казани с Астраханью, неизвестный отправитель этой грамоты (постельничий стал сомневаться, что писал это тот князь Иван, которого он неплохо, хоть и в основном заочно, знал) перешел на ливонцев. Напомнив, что даже после поражения и заключения Дерптского мира они не перестали быть врагами