Пуговицы. Ида Мартин
просили сообщать им обо всем интересном. А запись из ТЦ достаточно интересная.
– Тебе она нравится? – Томаш гипнотизировал взглядом, но я выдержала его.
– Очень, поэтому не хочу с кем-то еще делиться.
Он рассмеялся, и мне стало легче.
– Понимаешь, дело не в том, есть ли мне что скрывать или нет, – сказал он. – Дело в записи и тебе самой. С моей стороны очень наивно рассчитывать на полное ее удаление отовсюду под твое честное слово.
– Мое честное слово будет заключаться не в гарантиях ее удаления, а в том, что я не пойду с ней в полицию.
Автобус плавно притормозил, и двери со скрипом растворились, резко схватив за руку, Томаш вытащил меня из салона. Я споткнулась и чуть не упала.
– Почему мы вышли?
Он молча раскрыл над нами зонт.
– Ты испугался, что я с тобой поеду? – внезапно догадалась я. – Правда?
От абсурдности этого поступка мне вдруг стало так смешно, что я расхохоталась на всю улицу. Смеялась и никак не могла остановиться.
– Прекрати себя так вести, – одернул меня Томаш.
– Как так? Мне нельзя смеяться? Это первая веселая вещь, которая со мной произошла за столько дней. Ты испугался, что я пойду к тебе?! Блин, Томаш, это же дико смешно.
– Ты очень громко смеешься. Вызывающе и развязно.
– Что? Развязно?
«Развязно» – дурацкое бабкино слово. Без пяти минут ругательство или оскорбление.
– Если ты поклянешься не ходить в полицию, я готов ответить на твои вопросы.
Тяжесть его взгляда припечатывала к земле.
– Ладно, – я натянула улыбку, – вопросы так вопросы…
Я выдержала многозначительную паузу:
– Ты считаешь меня красивой?
Серьезное выражение лица, с которым он чересчур быстро ответил: «Да!», вызвало новый приступ смеха.
– Что-то еще? – нетерпеливо спросил он.
Мне нужно было узнать у него важные вещи, не стоило ерничать, но, как и в тот раз в Надиной квартире, я просто не могла удержаться, словно насмешки придавали мне уверенности.
– Ты специально так сказал, чтобы от меня отделаться?
– Нет.
– А я красивее, чем Надя?
– Какое это имеет отношение к тому вечеру?
– Самое прямое. Мне нужно составить твой психологический портрет.
– Прикалываешься?
– Да.
– Надя считала тебя стервой.
– Ну и правильно считала. Лучше быть стервой, чем проституткой.
– В таком случае твои клятвы ничего не стоят.
Он отвернулся и зашагал по дороге в сторону движения автобуса, унося с собой зонт. Холодные капли мигом остудили вспыхнувшее было негодование. Я опять все испортила.
Когда я перевелась в эту школу, то была настроена очень агрессивно. Задиралась, хамила и ни с кем не желала общаться. Они все по определению были против меня, а я против них. Фил с Бэзилом пытались поставить меня на место, но у них это плохо получалось, потому что ни на какое место я не ставилась. Во мне сидела накопившаяся злость, и она требовала