Пуговицы. Ида Мартин
бы мне пригрозили тюрьмой, это и то напугало бы меньше. С тех самых пор, как я переехала к ним, тень интерната постоянно маячила у меня за спиной. Яга рассказывала, что детей там бьют, кормят отбросами из собачьих мисок, приковывают цепями к батарее и травят психотропными лекарствами. Что в интернате тебя могут продать, и повезет еще, если в секс-рабство, потому что часто берут и на органы. И хотя, немного повзрослев, я понимала, что бόльшая часть из этого неправда, избавиться от ужаса попасть туда не могла. И это было единственное, чего я по-настоящему боялась.
В седьмом классе наши безумные похождения с парнями внезапно прекратились. Мы резко отдалились друг от друга: у них появились от меня секреты, а я подружилась с Лизой. Лиза была не такой, как я. Она всегда была девочкой-девочкой. Носила юбки, сережки и колечки, пыталась краситься и вкусно пахла. Сойдясь с ней, я неожиданно обнаружила огромный пробел в своей жизни, который принялась спешно наверстывать. Модные шмотки, соцсети, фотки, парни и отношения – это все Лиза. Денег у нее, как и у меня, никогда ни на что не было, но зато было страстное желание их иметь. Мы часами могли валяться у нее дома на полу, просматривая трендовые луки и фантазируя, как все это в один прекрасный день появится у нас. Но вместо этого у ее мамы появился Серж, и нам со своими девчачьими мечтами пришлось переместиться в ТЦ, потому что Серж был странным. Он часто оставался дома и время от времени пытался подкатить к нам. Лиза его боялась и возвращалась, когда мама приходила с работы.
В восьмом классе мы с ней познакомились со многими ребятами из нашего района, ездили тусоваться с неформалами, чуть было не связались с наркоманами, пережили несколько глупых любовных драм и лишь каким-то невероятным чудом избежали того, чтобы это все плохо не закончилось.
Когда Тамара Андреевна стала директором нашей школы и меня первый раз привели к ней в кабинет, она сначала долго и недоверчиво смотрела, будто перед ней был кто-то другой, а не я, после чего велела сесть и еще минут пять молчала, всем своим видом демонстрируя глубокое осуждение. Однако в пятнадцать любое осуждение лишь будоражило, а критика провоцировала. К тому времени я уже сама неплохо связывала слова и отстаивала собственное мнение, которое имелось по любому вопросу и требовало быть высказанным. Стыдно мне не было, страшно тоже. А из наказаний я боялась только интерната.
– Ты мне очень нравишься, Маша, – сказала директриса, – и мне казалось, что мы с тобой находим общий язык.
– Тамара Андреевна, это же школа, – в своем привычном тоне заявила я. – Здесь вы по одну сторону баррикад, а я по другую. Мы не можем нравиться друг другу.
– Баррикады предполагают военные действия.
– Ну да.
– Потому ты подговорила девочек бойкотировать урок труда?
– И поэтому тоже.
– А еще почему?
– Потому что она нас унижает.
– Кто? Елена Владимировна? И как же она вас унижает?
– Говорит,