Нижний город. Город – дом наш, а законы – стены его. Екатерина Вадимовна Соловьева
и вдруг ночь прорезал жуткий волчий вой. Он нёсся откуда-то издали, воскрешая в памяти готические романы об оборотнях и обжигая душу ледяным ужасом. Вой стих. Люба кивнула:
– Пронесло. Ярмарка не сегодня. Пошли.
В прорези неба, сдавленной крышами домов, катилась луна, освещая всё жёлтым. Антон, заинтригованный словами про ярмарку, окидывал цепким взглядом непривычную кладку зданий с круглыми кирпичами, мостовую, выложенную резными булыжниками, старинные фонари в кованых решётках на стенах – всё говорило о том, что они больше не в Таргуле, а в каком-то очень необычном месте.
– Я думал, это кодовое слово – «Нижний город». Жаргонное название для притона или блатхаты какой.
Люба хмыкнула.
– Значит, дверная ручка из лунного света тебя не смутила?
Они двинулись вдоль улицы. Окна домов с тяжёлыми металлическими ставнями были приоткрыты, и оттуда доносились хриплые слова колыбельной:
– Спи-спи, баю-бай,
Из лесу придёт бабай,
Сунет он тебя в мешок,
Чтобы вечно спать ты мог…
– Постой, – Антон сжал её плечо, но Люба дёрнулась. – Кто ты такая? Что это за место такое?
– Нижний город, – она посмотрела на него строго и недовольно добавила: – Я – Проводник. Если меня просят провести в Город, я не имею права отказать. Ты просил, и я тебя провела.
– Значит, я мог бы просто попросить? – Антон ухмыльнулся. – Без всяких денег?
– Моё право брать плату за работу! – отбрила Люба. – Столько, сколько посчитаю нужным. Это риск, между прочим, если ты ещё не понял.
– Что ж ты так психанула, когда я спросил про Нижний город? – он сощурился.
Люба вздохнула.
– А надоели потому что. Публикация в газете была всего раз, а клоунов у нас на век вперёд припасено. Каждый так постебаться хочет, аж из штанов выпрыгивает. Мечтает показать, какой он офигенный стендапер. Уписаться можно!
– И как ты отличаешь стендаперов от тех, кого проведёшь?
– А так. В Город не ходят, чтобы поржать. Это не парк развлечений.
– Ну, и зачем шли те шестеро, которых ты провела?
Она вздохнула:
– Сюда идут по неотложному делу. Или от безысходности. Кто тебе этот Ерёшкин?
– Пропавший.
Люба хмыкнула:
– Ну-ну, ври. Ни один следак не попрётся в такую глухомань. Только частники. А твоя форма вся, как чешуя – от блях блестит.
Стрельцов нервно провёл ладонью по карману. Люба знала, что значит этот жест: искал сигареты. Видимо, недавно курить бросил. Он просверлил её профессиональным взглядом, будто на допросе.
– Все шестеро из «твоих» вернулись обратно?
– Нет, не все, – Люба отвела глаза. – Илона, например, осталась там. Сказала, ей нет смысла возвращаться. У неё рак в последней стадии. Сказала, не выдержит ещё одну радиотерапию.
Стрельцов покачал головой, прищурился:
– Ты ведь понимаешь, что всё это незаконно, да? Что так можно укрывать преступников