Яма. Борис Акунин
самое удивительное во всей этой истории? Есть одна вещь, которая не дает мне п-покоя.
– Тут всё удивительное и всё не дает покоя, – ответил я. – Причины преступления, его обстоятельства, личность преступника. Загадка на загадке.
– Я имею в виду не то, чего мы не можем объяснить по недостатку сведений. Я имею в виду то, что нам известно, и всё же не поддается объяснению.
Я подумал-подумал, но ничего не придумал. Терпеливо подождав, господин сказал:
– Феноменальный юноша был чрезвычайно шустр, но худосочен и при такой тонкокостности вряд ли физически силен.
– И что?
– Как же это он, убив дез Эссара наверху, в спальне, потом принес мертвеца вниз? Не проволок по лестнице, а именно принес – иначе на теле остались бы следы ударов о ступеньки.
Я горд тем, что сделал логический вывод, не дожидаясь дальнейших подсказок.
– Ему кто-то помогал! Джон Джонс был не один!
– Да. Там был второй. Который и забрал к-картину, после чего сообщники расстались. Вопрос номер один…
– Не прибыли ли они из Англии вместе? – перебил я. Мне очень хотелось показать, что я только в начале думаю медленно, зато потом разгоняюсь, как «леклэр». (Это у меня так написано в дневнике. Двухцилиндровый «L’Éclair», на котором мы участвовали в автопробеге Париж-Бордо, делал 35 километров в час, что тогда казалось мне фантастической скоростью.)
– И вопрос номер два…
– Не увез ли сообщник картину в Париж на вчерашнем поезде!
– Что нам, стало быть, необходимо установить?
Тут мне пришлось немножко сбросить скорость, но ненадолго.
– Как выглядит сообщник!
И мы снова отправились на причал. Бригадира Бошана с нами, увы, уже не было, но, зная, что мы связаны с полицией, кассир отвел нас к таможеннику, встречавшему саутгемптонский пакетбот, прибывший вечером 1 января.
Портовый чиновник хорошо запомнил золотоволосого подростка в синей бархатной куртке, потому что пассажиры первого класса вызывают у таможни больше интереса, чем скромные путешественники второго и третьего.
И да, наше предположение подтвердилось! Юный англичанин прибыл не один!
– Гарсон был с родителем. Солидный такой господин, в цилиндре, с тростью, всё смотрел на часы – демонстрировал, что торопится. Я разозлился, нарочно их долго досматривал.
– И что у них было в багаже? – быстро спросил я.
– Ничего, что можно было бы обложить пошлиной.
– А имя вы не помните? – спросил господин. – Может быть, Джонсы?
– Нет, что-то более сложное.
Таможенник почесал щеку, покряхтел – но нет, не вспомнил.
Не очень получилось и с приметами «родителя» – только что лицо у него бритое, а тросточка бамбуковая. Даже про рост и комплекцию мы ничего не выяснили. Служителя фискального ведомства багаж интересовал больше, чем его владельцы.
Но на железнодорожной станции, куда мы наведались сразу после пристани, нам повезло больше. Наблюдательный папаша Плюрьен сразу вспомнил, что вчера в полдень на парижский поезд в вагон первого класса