Закон забвения. Роберт Харрис
обвинение против них. – Лорд-канцлер снова обратился к Нэйлеру. – Тех, кто сдался в расчете на помилование, до сих пор содержат, не предъявляя обвинения, в Ламбет-хаусе, а не в Тауэре?
Нэйлер кивнул:
– С целью побудить других последовать их примеру.
– Ну, нам следует признать, что остальные беглецы по доброй воле не явятся, иначе давно бы уже это сделали. А посему пора перейти к следующему этапу.
– Какому, милорд?
– Нужно перевести пленников в Тауэр и как можно скорее предать их суду.
– Так, значит, помилования ни для кого из них не будет? – спросил Эшли-Купер.
– Ни для одного.
– Но они ведь сдались в расчете на пощаду.
– Тогда они дураки. Я предпочел бы, чтобы было иначе. Бог свидетель, я предупреждал короля, что случится, но теперешнее умонастроение Парламента этого не допустит. Вы не согласны?
– Нет-нет, мы все согласны, милорд, – поспешно заявил Эннесли.
– Мистер Нэйлер?
– Они не проявили милосердия к королю, так с какой стати нам щадить их?
– Хорошо сказано. В таком случае я посоветую королю и всему составу Совета действовать именно таким образом.
– А поимка остальных? – поинтересовался Нэйлер.
– Она ляжет на вашу ответственность, мистер Нэйлер, поскольку эта работа вам явно по душе. – Хайд взял приговор и, держа его на вытянутой руке, повернул голову, как если бы ему противно было просто касаться его. – Лучше вам передать это в Тауэр.
Нэйлер встал со стула и обогнул стол, чтобы забрать документ.
– Держите нас в курсе ваших успехов, – продолжил лорд-канцлер. – А теперь мне нужно обсудить с коллегами одно щепетильное дельце.
Нэйлер понял, что ему пора. Он подхватил свою суму и поклонился комитету.
– Милорды.
За дверью он немного помедлил, по-видимому, чтобы убрать приговор, но на самом деле подслушивая.
«Ревностный парень, однако», – долетело до него одобрительное замечание Мориса. Затем послышался высокий сипловатый голос Хайда: «Очень ревностный. Двести миль за четыре дня! Интересно, что побуждает его так стараться?»
Нэйлер постоял бы еще, но мистер Хлыщ уже ждал, чтобы проводить его на улицу, и пришлось ему пойти прочь от открытой двери, напрягая уши до тех пор, пока голоса за спиной не слились в неразборчивое бормотание.
По всей южной стороне Стрэнда на протяжении мили лежали, спускаясь к Темзе, дворцы и сады знати: сначала Сомерсет-хаус на востоке, затем Вустер-хаус, Арундел-хаус и Йорк-хаус, вплоть до Нортумберленд-хауса на краю Уайтхолла. В средоточии этих величественных домов, пришедших в запустение во время Гражданской войны и скудных лет Протектората, располагался Эссекс-хаус – елизаветинский особняк, служивший лондонской резиденцией Уильяму Сеймуру, первому маркизу Хартфорду. Теперь это был не столько дом, сколько скопище помещений, расположенных в нескольких зданиях: в общей сложности сорок две спальни, по большей части сданные внаем ради платы.