Былое. Александр Дмитриевич Зятьков
и грандиозном плане преобразования природы, его еще называли сталинским. Больше в этом плане говорилось об Украине, там, дескать, жаркие ветры-суховеи, много оврагов, надо строить каналы, лесозащитные полосы. Все остальные регионы страны так же не оставляли без внимания. Спрашивали даже у нас, где какой есть заброшенный пустырь или болотина. – «Каждый клочок земли в нашей великой Советской стране, – вещала учительница, – должен приносить пользу. Вот в районе составят карту, укажут там и наши окрестности и вы, кто что знает, можете оставить свой след». Уже на следующий год про карту эту никто не вспоминал, а еще чуть позже и план этот, как говорится, был спущен на тормозах.
Еще с придыханием говорили о какой-то великолепной пшенице, которую создал наш великий агроном и естествоиспытатель Трофим Денисович Лысенко. Пшеница эта будто бы на одном стебле имела не один колос, а несколько. Называли пшеницу трех-колоску, семи-колоску, доходило до десяти. Как видно, получился все тот же пшик.
Интересен был учебник, по которому мы занимались, букварь. Я прочитал его еще год назад. Это была книга большого формата, в два раза больше обычного, примерно, как раскрытый другой учебник. На обложке там была изображена девочка, которая глядела в этот же букварь, а на том букваре опять видно было эту же девочку, которая глядела в букварь поменьше, и так четыре раза, а при пятом, последнем уменьшении, вместо рисунка был совсем маленький заштрихованный квадратик. Раскроешь этот букварь – на первой левой странице портрет Ленина, а на правой – портрет здравствующего тогда отца народов. Букварь этот использовался года два или три, интересно, сколько же разных букварей изучали наши школьники, я думаю, не один десяток. Но такой букварь, по которому учился я и мои одноклассники, почему-то нельзя найти в Интернете.
В один весенний день, уже было сухо и тепло, шел я из школы домой. Закрыл за собой калитку и тут же гулявшая свободно по ограде корова подбежала ко мне, нагнула голову и притиснула рогами к воротам. Рога у нее были широкие, раскидистые и я даже немного ворочался в пространстве между ее рогов, лба и ворот. Никто из домашних в окошко не глядел, а мне кричать, поскольку я нисколько не пострадал, было как-то неловко. Корова сопела и не собиралась отрывать рогов, я присел, выскользнул из этого окружения и побежал к дверке, ведущей в огород, корова за мной, но она немного отстала. Я успел захлопнуть дверку, на ограду выскочила бабушка и загнала корову в сарай.–Ахти мне, забыла я, что она маленьких не любит! Корову эту я опасался еще года два.
В это же время состоялся и мой единственный опыт курения. На поселке по-настоящему курили или баловались куревом почти все мои друзья и знакомые ребята, а многие родители чуть ли не поощряли это – «мужик растет». Собирали на дороге окурки или «чинарики», добавляли мох из стен домов или бань, крутили самокрутки,из листка настенного календаря их получалось две, и если удавалось, таскали папиросы у родителей и старших. Сигарет я не видел,