Семь видений богатыря Родиполка. Анастасия РУТТ
от всех отличною. Молодцы-то деревенские все лицом округлы, просты али тонки, румяны. А он-то – богатырь! Всем видный: и лицом силен, и телом. Но нет в том лице простоты пахарей, доброты конюхов, али суровостей ковалей. Красив он. Но какой – то чудною инородною красою. Белокож, упрям, остр, но с мягкостью в подбородке, укрытом рыже-золотистым пухом. Была в нем и открытость древляничей, хоть и сам он им не был. Брови его изогнуты, золотисто-огненные. Нос тонок, прям, весь в темных пятнышках- подарок от самого Ярила батюшки. Уста пухлые, материнские, бледные. Над ними легкий золотистый пух ложится в молодецкие усы. Из-за лет его младых была в том лице ранимость, а ежели его с улыбкой заметить, то становился он словно дитя малое. Но все ж в том лице более печали было, да закрывала она собою всю его красу.
Пролетел тот вечор сватанья. Сладили все родители да все обычаи соблюли – чтобы все правильно было, по нравам да по обычаям древляническим. Соединили из двух родов желто-золотые зерна, смешали все в родовой миске девицы Чаруши. А как вечор настал, так девица да молодец кормить тем зерном наседок стали, все зерно скормили, а те все склевали.
– Это все к добру, – говорили сватьи, знать, девица да молодец здоровьем богаты.
А как на небо темное взошел месяц, так девица к наседкам пошла да оттуда приплод принесла. Да не одно, а целых опять. Славили за то Верхоглядов, знать, род продолжится да детки будут. По конце вечора, с волнением, разрумянившись, поднесла Чаруша тот приплод в миске родовой молодцу Родиполку. Заволновались все, затихли. Ежели возьмет, знать, по нраву девица да невестой стала. А по осени уж женой будет. А ежели отказ даст, так и от приплода того откажется.
Родиполк стоял посередке избы, а Чаруша ему миску деревянную, расписную, с оберегами протягивала. И так она ему мила стала! Вспомнилась она ему возле леса с лукошком плетеным – она, шустрая, вмиг среди деревьев скроется. А после уж вернется, доверху грибы али ягоды сложит в лукошко свое да песни веселые напевает. Голос-то ее нежный ручейком переливается. Она легка, ступает, словно перышко падает, мягко да нежно. Невысокая, тоненькая, с узким пояском, сбегает она с пригорка да на пригорок, словно Лада младая.
Родиполк поклонился низко девице, да и взял протянутую миску. Все ожили, радостно зашумели, взвеселились. Невеста да жених рядышком сели на лаву за большой родовой стол. Братец Лель веселу песню затянул красиву сильным молодецким голосом, матери его поддержали любовно нежными голосами. Сваты и своими голосами запели, но уж грубее, более по надобности, чем от любови.
Вернувшись в свои тесны сени, Родиполк, в опервый раз за все месяцы, с самой Макуши-весны, что спал здесь, уснул, не печалясь, а даже с надеждою на свое мирное счастие.
Проснулся он, когда тихая бледно-желтая зоренька окрасила серо-синее летнее небо.
За малою зорькою, за своею доченькой, ступает батюшка Ярило, жаркое солнце. Оно, просыпаясь, по-утреннему мягко поглаживает своими руками-лучами темно-коричневую