Дорога к счастью. Владимир Васильевич Киреев
радостью: он увидел сразу двух своих друзей. Степан машинально поправил кудрявые волосы и растерянно оглядел комнату.
– Чего это народишку сегодня мало? – удивленно спросил он, присаживаясь к столу.
– Так все в поле, на покосе. А мы вот здесь упиваемся в радость, – недовольно пробормотал Еремей и первым поднял рюмку. Лихо запрокинув голову, он выпил все до дна. Поставил рюмку на стол и довольно крякнул: – Ух! Крепка же у тебя водка, Давид Карлович.
– Хороша, матушка! – хитро заулыбался хозяин.
Ефим тоже осушил рюмку и, сморщившись, шумно выдохнул:
– Табаку насыпали, не иначе. Дураком станешь от нее, пропади она пропадом.
Занюхал горбушкой, потом зажевал зеленым луком. По телу пошло тепло, и захотелось жить.
Не успели закусить, как к ним подсел казак Семен Грибов и хрипло проговорил:
– Налейте Христа ради.
Ефим вздрогнул:
– Ты чего? Самим мало.
– Я же не с пустыми руками – топор купите, недорого продам.
Степан ухмыльнулся:
– Что, друже, пропился весь?
Семен утвердительно закивал.
Давно не стиранная рубашка сидела на нем колом и была разорвана на локте: некогда ему было переодеваться, уж больно торопился в шинок. За опояской висел плотницкий топор.
– Сам-то чем работать будешь? – недовольно спросил Ефим и налил ему из своей бутылки.
Выпили. Потом по второй, третьей…
Опять хлопнула дверь. Пришли новые гости, принесли с собой новые разговоры. За соседний стол присел заезжий мужик с седыми, гладко причесанными волосами, в опрятном мундире и сапогах. Ефим, глядя на него осоловевшими глазами, удивленно спросил:
– Ты, господин хороший, тоже пить будешь?
– Да! И как, посудите сами, не выпить служивому человеку?! Отца третий день как схоронил, – тихим усталым голосом объяснил незнакомец. На его худом лице с темными глазами виднелись следы от оспы.
– А-а-а, – понимающе закивал Ефим, – помянуть умершего – святое дело.
Коптили керосиновые лампы, булькала разливаемая по рюмкам водка, звенели медяки, стучал в каморке хлебный нож. В воздухе витали запахи лука, жареного мяса и перегара. Бегали вокруг столов половые, пустели в шинке винные полки. Становилось шумно и тесно.
Степан напился быстро, стал плаксиво жаловаться Еремею на жену, на пана Миклашевского и на свою судьбу. Тот смотрел на собеседника безразличным взглядом; рубаха, борода и усы Еремея были обсыпаны хлебными крошками, к тому же он громко стал икать и, подперев голову кулаком, все вздыхал:
– А я вот своему пану доход приношу: и на маслобойне работаю, и водку его пью.
Ефиму это не понравилось. Он вдруг вспомнил прошлогоднюю ссору с Еремкой, когда здесь же, в шинке, дал ему в долг на водку, а тот долг не вернул, заявив, что ничего не помнит. Честно признаться, и Ефим с трудом припоминал то давнее событие. Вроде Ерема брал деньги, а вроде и нет.
Некоторое время Ефим молчал, потом вдруг бешено завращал глазами,