Жизнь взаймы. Эрих Мария Ремарк
к шоссе, которое вело на перевал.
– Как бы вы поступили на его месте? – спросила Лилиан.
Клерфэ повернулся к ней:
– Я? Думаю, что я не вернулся бы обратно. Я бы поехал дальше, через перевал вниз…
Она пристально посмотрела на него:
– А потом?
– Потом я бы еще раз попробовал выжать из себя все, что можно, я бы накинулся на жизнь так, словно она мой враг или любовница, я бы наслаждался ею, пока не свалился… Это лучше, чем… – Он перебил себя. – Впрочем, может, я тоже причитал бы и ползал, вымаливая у судьбы еще час, еще денек или еще минуту… Так поступали на моих глазах люди, от которых я этого меньше всего ожидал. Никто не знает ничего наперед. – Он посмотрел на Лилиан. – Разве вы не говорили вчера вечером, что каждому хочется жить, даже калеке, даже развалине, и при каких угодно обстоятельствах, пусть при самых ужасающих?
– Да. – Лилиан выдержала его взгляд. – Но разве вы сами не говорили мне, что вчерашний вечер – это далекое прошлое?
Издали снова послышался рев мотора. Он быстро приближался.
– Хольман возвращается, – сказал Клерфэ.
– Да, возвращается, – повторила Лилиан со странным смешком. – Он не поехал через перевал.
Клерфэ поглядел на нее сбоку.
– Вам уже говорили, что вы очень красивая женщина?
– Да, – сказала Лилиан, вставая. – И притом в значительно менее примитивных выражениях.
Лилиан терпеть не могла входить в темную комнату, поэтому она всегда оставляла свет; зато дежурная сестра так же упорно гасила его.
Так было и на этот раз.
Лилиан включила свет.
На столе стояла белая картонная коробка, обвязанная белой лентой. «Цветы, – подумала она. – От кого? Конечно, от Бориса, от кого же еще?»
Она освободила коробку от ленты, сняла крышку и папиросную бумагу… и в то же мгновение бросила цветы вместе с коробкой на пол, словно это была крапива.
В коробке были белые орхидеи…
Цветы лежали на ковре. Рядом с ними лежала черная перчатка, похожая на темную руку, протянутую сквозь пол. Лилиан не сводила глаз с орхидей. Она их уже видела раньше, в этом не могло быть никаких сомнений. Лилиан пересчитала цветы, да, верно, столько их и было. Таких орхидей здесь, в лавке, не продавали. Она ведь сама искала их, а потом выписала из Цюриха. Эти самые цветы, которые валялись сейчас на полу, она положила на гроб Агнес Сомервилл.
Лилиан осторожно обошла цветущую ветку, словно это была змея. Потом открыла окно, нагнулась, захватила кончиками пальцев бумагу и, собрав ею с пола цветы, выбросила и то и другое через окно. Коробка отправилась следом.
Выбрасывая орхидеи, Лилиан не заметила записки Клерфэ. Она не понимала, как здесь очутилась перчатка, походившая на мертвую почерневшую руку, на таинственный знак потустороннего мира. Лилиан не узнала свою перчатку. Она поспешно подняла ее с пола и швырнула через окно.
«Я становлюсь истеричкой, – подумала она. – Мне чудятся потусторонние силы там, где их нет и в помине. Все должно