Жизнь взаймы. Эрих Мария Ремарк
Он обозревал веселую суматоху, царившую в «Горной хижине». Потом повернулся и направился к столику, стоявшему слева, неподалеку от двери.
– Может, нам лучше исчезнуть? – с беспокойством спросил Хольман.
– Он вас не узнает, – сказала Лилиан. – Из-за усов.
– А вас? И Долорес?
– Мы можем сесть так, что он будет видеть Лилиан и Долорес только со спины, – сказал Шарль Ней. – Тогда он и их не узнает.
– Все равно узнает. У него не глаза, а рентгеновский аппарат. Но попробовать можно. Сядьте на мое место, Лилиан.
Лилиан покачала головой.
– А вы, Долорес?
Помедлив секунду, Долорес встала и села так, чтобы Далай-Лама не смог ее увидеть.
Лилиан смотрела на врача, и он смотрел на нее.
– Смешно! – сказала она. – Но здесь поневоле становишься смешным.
– Люди всегда смешны, – возразил Клерфэ. – И если осознать это, жизнь кажется намного легче.
– В котором часу вы уезжаете завтра? – вдруг спросила Лилиан.
Он посмотрел на нее и сразу все понял.
– Когда хотите, – ответил он.
– Хорошо. Тогда заезжайте за мной в пять часов.
Когда Волков вошел, Лилиан укладывала чемоданы.
– Собираешься, душка? – спросил он. – Зачем? Ведь через два-три дня ты их опять распакуешь.
Она уже несколько раз укладывалась при нем. Каждый год – весной и осенью – ее, словно перелетную птицу, обуревало желание улететь. И тогда на несколько дней, а то и недель, в ее комнате появлялись чемоданы; они стояли до тех пор, пока Лилиан не теряла мужества и не отказывалась от своего намерения.
– Я уезжаю, Борис, – сказала она. – На этот раз действительно уезжаю.
Он стоял, прислонившись к двери, и улыбался.
– Знаю, душка.
– Борис! – крикнула она. – Оставь это! Ничего уже не поможет! Я в самом деле уезжаю!
– Да, душка.
Лилиан почувствовала, как его мягкость и неверие, словно паутина, опутывают ее и парализуют.
– Я уезжаю с Клерфэ, – сказала она. – Сегодня! Она увидела, что выражение его глаз изменилось.
– Я уезжаю одна, – сказала она. – Но еду с ним потому, что иначе у меня не хватит мужества. Одна я не в силах бороться против всего этого.
– Против меня, – сказал Волков.
Он отошел от двери и встал возле чемоданов. Он увидел ее платья, свитеры, туфли, – и вдруг его пронзила острая боль, такая, какую ощущает человек, который вернулся с похорон близкого друга и уже взял себя в руки, но вдруг увидел что-то из вещей покойного – его туфли, блузу или шляпу.
Волков понял, что Лилиан действительно хочет уехать.
– Душка, – сказал он, чувствуя, как у него перехватило дыхание, – ты не должна уезжать.
– Должна, Борис. Я хотела тебе написать. Вот смотри. – Она показала на маленькую латунную корзинку для бумаги у стола. – У меня ничего не вышло. Я не смогла. Напрасные старания – это невозможно объяснить. Потом я хотела уехать, не попрощавшись, и написать тебе оттуда, но и этого я бы не смогла. Не мучь меня, Борис…
«Не