Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи». Роберт Льюис Стивенсон
желаю быть рядом с нею, но не ради себя, а ради вас. Если же не допустить ее ко мне, то, боюсь, она превратно истолкует вашу доброту.
– Мама! – вне себя вскричала я. – Мама, что все это значит?
Но моя мать, со своей сияющей улыбкой, только проговорила: «Ш-ш-ш, тише!» – словно я вернулась в детство, заболела и мечусь в горячечном бреду, а доктор уговаривает меня успокоиться и более не тревожить ее.
– Вы сделали выбор, – продолжал он, обращаясь к моей матери, – который, как ни странно, нередко испытывал искушение сделать я. Вечно был я одержим двумя крайностями: все или ничего, никогда или сию же минуту – вот какие несовместимые желания меня терзали. Но избрать компромисс, удовлетвориться полумерой, тускло померцать немного и потухнуть – нет, такие помыслы никогда, с самого рождения, не могли утолить мое честолюбие.
Он пристально посмотрел на мою мать, с восхищением и не без зависти во взгляде, а потом, глубоко вздохнув, повел нас во внутреннюю комнату.
Она была очень длинна. От одного конца до другого кабинет этот освещали множество ламп, как я догадалась по их разноцветному свету и непрестанному потрескиванию, с которым они горели, электрических. В дальнем конце кабинета за открытой дверью виднелся вход в пристройку, род сарая, прилаженного возле печной трубы, и был он, в отличие от кабинета, освещен красными отблесками, падающими словно бы от печных заслонок. Вдоль стен стояли полки с книгами и застекленные шкафы, на столах громоздились приборы, потребные для химических исследований, в свете ламп поблескивали большие стеклянные аккумуляторные батареи, а через отверстие в коньке крыши возле двери в сарай внутрь был пропущен массивный приводной ремень, он двигался под потолком на стальных шкивах, медлительно и неуклюже, то и дело подрагивая, сотрясаясь и оглашая кабинет жутковатыми звуками. В одном углу я заметила стул, установленный на хрустальных ножках и обвитый проволокой, что показалось мне очень странным. К нему-то моя мать и проследовала быстрым, решительным шагом.
– Это он? – спросила я.
Доктор молча склонил голову.
– Асенефа, – произнесла моя мать, – завершая в скорби свой земной путь, я обрела одного заступника. Погляди на него, вот он: это доктор Грирсон. О дочь моя, будь благодарна нашему другу!
Она села на стул и обхватила руками шары, которыми заканчивались подлокотники.
– Я все делаю правильно? – спросила она, посмотрев на доктора таким сияющим взглядом, что меня невольно охватил страх за ее рассудок. Доктор еще раз кивнул, но на сей раз прильнув к стене. Вероятно, он дотронулся до какой-то тайной пружины. Едва заметная дрожь пробежала по телу моей матери, покойно сидевшей на стуле, черты ее на мгновение едва заметно исказились, и она откинулась на спинку, словно отдаваясь наконец усталости. Я тотчас же бросилась к ней, приникнув к ее коленям, но руки ее, когда я захотела прикоснуться к ним, бессильно упали; лицо ее все еще освещалось трогательной улыбкой, но голова опустилась на грудь; душа ее покинула тело.
Не