Приключения трех джентльменов. Новые сказки «Тысячи и одной ночи». Роберт Льюис Стивенсон
вам, не придав себе того привлекательного, хотя, в сущности, жалкого облика, что, судя по всему, столь много значит для вас, но в моих глазах важного не более чем дождь, изливающийся над морем. Юность – всего лишь временное, мимолетное состояние, проходящее так же быстро, как тот обморок, от которого вы только что очнулись, и, если наука способна открыть нам истину, с такой же легкостью возвращающееся по нашему зову, ведь я понял, Асенефа, что должен сейчас посвятить вас в тайны, ведомые одному мне. Много лет тому назад я подчинил каждый миг своей жизни, каждое свое деяние единственной, огромной, честолюбивой цели, и вот приблизилось время моего триумфа. В недавно открытых странах, где я заставил себя прожить столь долго, я собирал необходимые составляющие своих зелий и снадобий; я проверял и перепроверял каждый свой научный вывод, не допуская даже мысли об ошибке; мечта теперь облекается реальностью и наконец осуществляется, а предложив вам в мужья своего сына, я выражался фигурально. Этот сын, ваш будущий муж, Асенефа, – я сам, не такой, каким я сейчас предстал перед вами, а возрожденный во всем блеске, силе и обаянии юности. Думаете, я обезумел? Так обыкновенно судят одни лишь невежды. Не стану спорить, пусть за меня говорят факты. Когда вы узрите меня обновленным, очистившимся от скверны прожитых лет, вновь преисполнившимся сил, воскресшим в первоначальном образе, когда вы узнаете во мне первое, совершенное и истинное воплощение человеческого могущества, – вот тогда-то я с бо́льшим правом посмеюсь над вашим недолгим, вполне естественным недоверием. Можете ли вы пожелать хоть чего-то: славы, богатства, власти, очарования юности, купленной дорогой ценой мудрости зрелых лет, – чем я не сумею одарить вас в полной мере? Не обманывайтесь. Я уже обладаю всеми совершенными дарами, какими только может быть наделен человек, кроме одного: когда и этот дар будет возвращен мне, вы признаете во мне своего повелителя».
Тут он бросил взгляд на часы и объявил, что пока оставляет меня в одиночестве, а потом, посоветовав мне внимать голосу разума, а не девических фантазий, удалился. У меня недоставало присутствия духа пошевелиться; наступил вечер, а я все сидела и сидела на том месте, где упала, лишившись чувств, сидела, закрыв лицо руками, охваченная самыми мрачными страхами. Ближе к ночи он вернулся со свечой в руках и прерывающимся от гнева голосом велел мне встать и отужинать вместе с ним.
– Неужели я обманулся, приписав вам храбрость, которой вы на самом деле лишены? – добавил он. – Трусливая девчонка не годится мне в жены!
Я бросилась перед ним на колени и, обливаясь слезами, умоляла расторгнуть нашу помолвку, уверяя его, что ужасно труслива и что, жалкое, ничтожное создание, безнадежно уступаю ему и умом, и силой характера.
– К чему это, – отвечал он, – я знаю вас лучше, чем вы сами знаете себя, и достаточно разбираюсь в человеческой природе, чтобы понять, зачем вы разыграли эту сцену. Сейчас ваши мольбы были обращены к моей прежней, еще не возродившейся