Исповедь на подоконнике. Ева Таксиль
всю тишину между Ваней и Сашей. Молчание взлетало вместе с пылью, мелькало перед глазами и остывало в волосах. Булгаков и Есенин просто молча смотрели на друг друга. Пробегала вся жизнь, даже моменты, про которые оба решили забыть, даже драки, даже ссоры. Сашка, смотря в эти веселые голубые глаза, контрастирующие с рыжими локонами, снова почувствовал себя слабым и восхищенным мальчишкой. А может, таким и оставался? Ваня откинул голову назад, но также смотрел на друга. Наверное, в этом дыхании и пряталась та искренность, за которую в обществе мужчин бы наругали. Но эта квартира, вроде бы находящаяся в центре, казалась самым отдаленным кусочком звезды, парящим во вселенной, сюда никогда никто и не заглянет, здесь будет жить солнце и дружба.
– Одной мы крови, Сань. – Есенин скинул окурок в пепельницу. – Ты же поймешь, если что-то пойдет не так? – он поднял фарфоровое лицо, лишенное даже тени смеха, звучавшего раньше.
Булгаков не стал спрашивать, он и так все прекрасно знал.
– Я уже все понял, Вань.
– Если все зайдет слишком далеко, ты увидишь?
– Увижу. – Булгаков поднялся, подал руку Есенину и молча посмотрел в окно на освещенный бульвар. – Я очень сильно люблю тебя.
– И я тебя, Саш. Идем назад. – грустно улыбнувшись, рыжий открыл дверь балкона.
Состояние диалога не изменилось, все такой же наигранно добрый Коровьев и печальный Базаров, уткнувшийся в свои мысли. Слава богу, девушка уже собиралась покидать квартиру и вылетать, как птичка, в жестокий внешний мир. Не дождавшись теплых объятий от друзей парня, она выбежала из квартиры.
– Ну? Как вам она? – улыбаясь, произнес румяный Чехов.
– Скажем честно. Такое себе.
– Соня Мармеладова. – хихикнул Булгаков.
– Вы чего? Вика – прекрасная девушка.
– Да мы все понимаем, Женя, но любовь затмила тебе голову. У нее нет амбиций, она ничего не хочет делать и не знает, жив ли Достоевский.
– А он, между прочим, ее написал! – поднял палец Есенин, толкая локтем Сашу.
– Помолчите вы оба. Чехов, подумай, пожалуйста, нужно ли тебе такое будущее. – лояльно прервал их Базаров.
Женя молча кивнул, пробормотал «я вас понял» и ушел в свою комнату, наклонив вниз тяжелую голову. Ваня постарался заскочить за ним, но Коровьев оттащил, прислонив палец к губам. До самого вечера компании пришлось, поджав ноги, сидеть на кухне за десятой чашкой чая и смотреть в окна или друг на друга. Сказать никто ничего не мог, но общая идея ветром неслась в головах – мы сделали правильное решение, лучше прямо высказать мысли, чем подставлять друга на верную гибель. Стемнело. В комнате Чехова и Есенина потух свет. Саша заснул на подоконнике, Базаров поплелся чистить лягушку в свою комнату, Коровьев с Есениным молча направились курить. В этих десяти минутах не было такой чуткости, как между Сашей и Ваней, но сияло настоящее понимание и уважение.
– Спокойной ночи, брат.
Адам хлопнул по руке друга и статно направился в свою спальню. Ваня остался один. Тишина врезалась в уши, передавила