Это я тебя убила. Екатерина Звонцова
я заканчиваю, одно мое колено все же подгибается, и приходится вцепиться в зеленую, покрытую ярким золотым узором тунику Плиниуса, чтобы не упасть. Даже сейчас, полностью признавая вину, я не готов к этому – рухнуть в ноги, пусть тому, кто много лет был для меня настолько важен. Вымаливать прощение, хотя мне наверняка стало бы легче. И это пугает.
– Простите. – Выпрямляюсь с трудом, делаю шаг назад и просто говорю это. – Простите. Я прекрасно понимаю, что это меня не оправдывает. Может, я и не Монстр. Но я преступник.
Он стоит камнем секунды две, а потом снова сокращает расстояние одним стремительным рывком. Глаза круглые и как никогда темные, усы дрожат, кулаки тоже сжимаются с хрустом.
– Папа! – взвизгивает Орфо и вроде опять порывается вскочить.
Я спокойно жду, что кулаки обрушатся на мою голову. Это, в конце концов, будет лучше, чем казнь. Говорят, умершие от рук королей не идут на второй круг, по крайней мере, в этом мире. Значит, никаких похожих мучений. Никаких правил. Что угодно, но другое. Там, в Подземье, глазами Монстра я немного видел другие миры: с летучими кораблями, с зелеными жителями, с огромными свиньями, захватившими мир. Не так ужасно. Можно потерпеть.
– Так я и думал, Эвер, – тихо говорит Плиниус, держа кулаки перед грудью. Рот кривится. – Думал, что добра от всего этого не жди. Но чтоб так…
Я молчу. Реальность немного плывет, я даже не до конца понимаю, что он говорит.
– Ты мог рассказать мне, – он и вовсе шепчет, беспомощно озираясь.
Это в сознание пробивается, и приходится покачать головой. Не мог, нет. Я не жаловался даже в прошлом. Даже когда помогал хозяину лечить добрых людей, а они потом отводили меня в сторону, заглядывали в глаза и вкрадчиво спрашивали: «Мальчик… а тебе точно хорошо живется с ним?» Сейчас я иногда думаю, почему кивал и улыбался. Боялся, что они расскажут о моих жалобах или хозяин услышит сам? Не знал, как сказать правду без подробностей о пропахших мускусом подушках и сорванном горле? Тайно надеялся, вдруг однажды он станет милосерднее или я просто надоем ему, стоит еще подрасти? Вряд ли… скорее потому, что никто из тех сердобольных мужчин и женщин не предлагал освободить меня. Все произносили только: «Я могу тебя перекупить».
Плиниус морщится так, что ходят ходуном усы. Ему не нужно ничего объяснять, работорговля в наших странах примерно одинакова. Он знает, чему рабы учатся, а что забывают.
– Ну конечно. Не мог. – Он медлит и опять заглядывает мне в глаза. Он не злится. Ему, кажется, больно, но я не понимаю почему. – Знаешь, никогда меня не оставляло ощущение, что гасишь ты не только мою дочуру, но и себя заодно. Куда сильнее. Видишь, к чему это привело?
На этот раз я киваю и устремляю взгляд в траву, выискиваю там кровавые камни. Больше нет сил смотреть на Плиниуса. На Орфо. И тем более я не хочу видеть глумливую морду ее кота. Может, и зря я не падаю ниц – так я спрятался бы в запахе травы и ландышей.
– Ты не удивил меня, – раздается в следующий миг. – Я… многое в вашей истории казалось мне