Легенда о восковых людях. Виктор Иванович Зуев
отвлекаясь от мерзкой реальности: «А почему я должна, как все, восхищаться картиной «Мона Лиза» работы Леонардо да Винчи? На ней изображена, по моему мнению, хитрая злая торговка подпорченным товаром, а я должна умиляться так называемой загадочной улыбкой Джоконды. Нет там никакой загадочности, сплошное надувательство». – Мне самой, вообще-то, больше нравятся работы простого примитивного лубочного художника Филимонова с его летящими по небу бабами и мужиками или чёрточки, квадратики и кружки Кандинского, Пикассо и подобные художественные произведения, граничащие с ремеслом. Всё просто и понятно, – как жирные лебеди или олени с ветвистыми рогами на настенных ковриках в крестьянских избах. Эта простая мужицкая аляповатая живопись, больше радует глаз и умиротворяет. Так уж у нас мозги устроены, что ли? – подытожила про себя Елизавета Захаровна, подходя к мини-маркету.
В маленьком магазинчике было людно, человек десять толпились у прилавка под видом выбора необходимого овоща, а на самом деле, наверное, просто грелись и прятались от непогоды. В тесном помещении было душно, воняло гнилой картошкой и испорченной рыбой, на прилавке в пластиковых корзинах лежали: сморщенная морковка, похожая на свиные хвостики, чёрненькие свекольные головки, склизкие остатки капусты, в алюминиевой ванночке плавали в собственном рассоле полуразложившиеся рыбки неизвестного вида, а в углу за прилавком догнивала сваленная в кучу на полу мокрая перемороженная картошка. Перед продавщицей стоял зелёный пластмассовый бачок, вертикально набитый замороженной селёдкой, которая поблескивала среди общего гнилья и напоминала почему-то новый год.
– Взвесьте мне, пожалуйста, две штуки, – сказала Елизавета Захаровна и показала продавщице на бачок с селёдкой.
– Одну секундочку, – сказала продавщица, женщина крупного телосложения, с хитрой улыбочкой Джоконды, одетая в синий грязный халат поверх пальто. Она быстро нагнулась, подняла из ящика, стоящего на полу, смёрзшийся блок сельди и сильно, с размаху бросила его на пол перед собой. Блок с треском раскололся на несколько кусков, а две селёдины вылетели из-под прилавка к входной двери. Старичок из очереди быстро подхватил их, обтёр об свою замазученную телогрейку и подал продавщице.
– Смотри-ка, как живые прыгают, – хихикнула она и положила отлетевшие селёдки на весы.
– А из бачка нельзя взвесить? – брезгливо спросила учительница.
– Интеллигентка, что ли? Нельзя, они для витрины. Эти-то чем хуже? Всё равно мыть будешь, – недовольно пробурчала продавщица, заворачивая селёдины в обрывок бумаги, оторванной от большого рулона, стоящего рядом с ней.
Елизавета Захаровна обиженно поджала губы, сунула купленные селёдки в сумку и под недовольный ропот присутствующих, осуждающих её чрезмерную требовательность, вышла на улицу…
На самом деле она никогда не была брезгливой. С самого детства, сколько себя помнит, ей было всё равно, что есть, где есть, где жить, с кем жить. Когда была ещё ребенком, отец внушил ей:
– Самое главное,