Растревоженный эфир. Ирвин Шоу
объявить, что некий район города для солдат закрыт, скажем, Казба в Алжире. Если же какой-то солдат не считал, что Казба чем-то для него опасна, это обстоятельство не останавливало военную полицию, и солдата, задержанного на запретной территории, наказывали в полном соответствии с законом. Даже в свободнейшем из обществ, Арчер, мнение отдельных личностей ограничивается решениями властных структур.
– Вы говорите о войне, – напомнил Арчер, – когда приходится поступаться некоторыми пра…
– В любопытнейшую мы живем эпоху. – Хатт тепло улыбнулся. – Много повидавшие, здравомыслящие, хорошо образованные мужчины и женщины никак не могут решить, на войне мы или не на войне. Вновь, уж простите меня, я вынужден напомнить вам, что думает по этому поводу правительство. То самое правительство, Арчер, которому вы помогли прийти к власти. А правительство говорит, что мы воюем. В сорок первом году, когда правительство сказало, что мы воюем, вы ему поверили?
– Да.
– До седьмого декабря сорок первого года вы и представить себе не могли, что будете стрелять по японским солдатам, не так ли? А после четырнадцатого августа сорок пятого года вы вновь отказались бы стрелять по ним. Но в промежутке, попади вы на фронт, вы бы убили столько японских солдат, сколько смогли, так?
– Да, – ответил Арчер, сраженный железной логикой. Этот господин, который сидит сейчас по другую сторону стола, должно быть, закончил Гарвардскую юридическую школу, подумал он.
– Вот и получается, с чем вы сами согласились, – Хатт вставил в мундштук новую сигарету и закурил, – что в этом вопросе вы отказались от права принимать решения. Но ведь нынешний пятидесятый год в принципе ничем не отличается от сорок первого.
– Давайте отвлечемся от общей ситуации, – Арчер понял, что его загнали в угол, – и вернемся к конкретным людям.
– Если вы настаиваете. – В голосе Хатта слышалось сожаление.
– Я настаиваю. – Арчер встал и прошелся по кабинету, пытаясь вырваться из пут логики Хатта. – Во-первых, мы даже не знаем, входят ли они в организации, о которых вы упомянули.
– Я знаю, – отпарировал Хатт.
– Откуда?
– Я прочитал статью, в которой перечислены предъявляемые им обвинения, связался с редактором, и его доводы убедили меня.
– Но самих артистов вы не спрашивали?
– Не вижу в этом необходимости.
– А я вижу.
Хатт улыбнулся, пожал плечами:
– Кому что нравится. В вашем распоряжении две недели.
Арчер нервно потер лысину, но тут же убрал руку – ведь Хатт, который ничего не упускает из виду, может понять, что его оппоненту недостает уверенности в собственной правоте.
– Опять же, – заговорил Арчер, вышагивая по толстому холодному ковру, – меняются сами организации. Одно дело – состоять в Коммунистической партии, хотя я и не считаю, что за это надо наказывать, и совсем другое – в Лиге женщин-покупательниц.
– Генеральный прокурор, – напомнил