Золушка. Евгений Салиас де Турнемир
за ее красивую осанку и горделивую манеру двигаться и говорить, прозвище Reine[98], была, действительно, в связи с пожилым богачом.
Явившийся Карадоль ничего не мог предпринять против этого постыдного положения дочери, так как Réne-la Reine минул двадцать один год, и она в качестве совершеннолетней вышла по закону из-под отцовской власти. Кроме того, он считал себя самого настолько опозоренным преступлением и пребыванием в тюрьме, что всех виновных в чем-либо, не считал себя вправе судить.
Глава 8
Жизнь Карадоля после тюрьмы и на новом месте пошла на иной лад… Он стал грустно тих, тяготился даже своим существованием, презирал самого себя, всячески удалялся от людей и проводил время за слесарной работой, которой обучился в заключении.
Только два существа, казалось, привязывали его к жизни и могли оживлять и будить в нем прежнего умного и доброго человека, честно рассуждающего обо всем и все верно судящего. Это была младшая дочь Эльзира, которой было уже десять лет, и годовалый ребенок сын, которого Карадоль, всегда желавший иметь сына, стал боготворить. Мальчик родился на свет за год до освобождения отца, и Карадоль называл его всегда, со слезами на глазах:
– L’enfant du malheur![99]
Но, вместе с тем, он страстно любил младенца и нянчился с ним от зари до зари. Малютка Этьен не сходил с рук отца: Карадоль даже работал иногда одной рукой, чтобы держать сына на другой.
При отъезде семьи из Кальвадоса все было продано за бесценок, а долгов уплачено много и, кроме того, Анна была обманута личностью, взявшейся за дело продажи, и необходимость жить три года не на доход, а на капитал – все привело к почти полному разорению.
Теперь Карадоль, вернувшись в семью, жил в нужде, а в будущем грозила нищета. Слесарное мастерство, которое он от тоски полюбил в тюрьме, явилось по счастью подспорьем, тем паче, что и в это простое незатейливое дело Карадоль внес даровитость своей натуры. Новые изящные замки с секретом, которые он сам разработал, неплохо продавались… Оставалось только не лениться.
Помимо нравственной перемены к лучшему в Карадоле резко обозначилось иное, новое отношение к семье. Он стал холоднее с женой, заметив что-то… чего еще никто не замечал. В доме появился нанятый им двадцатилетий подмастерье Баптист Виган. Ревнивый и теперь еще более подозрительный муж сразу угадал, что должно было впоследствии случиться, несмотря на немолодые годы его жены.
К старшей дочери Рене отец стал относиться с полным презрением и часто, даже при посторонних, давал ей наименование продажной женщины.
Чаще всего он выражался о Рене словами:
– Старшая дочь? C’est de la marchandise[100].
Умная и степенная девушка, отчасти высокомерная, отличавшаяся самообладанием, молча терпела укоры и насмешки отца. Хотя она была уже совершеннолетняя и, конечно, стремилась поскорее перебраться из дома в дом богатого любовника, но все же оставалась, побаиваясь отца. Ее любовник, пожилой Грожан, тоже опасался человека, который уже отсидел