Золушка. Евгений Салиас де Турнемир
его модель появилась, но для Психеи не годится, а скорее что-нибудь другое. Quelle Psyché? Plutôt un Lutin[260].
И он быстро исчез, почти выбежал из комнаты. Эльза ясно почуяла, что в голосе его и в движениях была фальшь, игра… Стало быть, ее слово угодило в цель.
– Однако, вы из обидчивых, Газель! – выговорила графиня.
Девочка промолчала.
– Ну, вот что: прежде всего я займусь вашим туалетом.
Графиня позвонила и приказала появившейся Julie позвать какую-то Луизу, а в ожидании пересела на другое место к столу, перед зеркалом, тоже утопавшим в кружевах на розовом чехле. Женщина стала поправлять свою и без того безукоризненную прическу.
– Да, если бы у меня были ваши волосы, – проговорила она, не оборачиваясь и глядя на себя в зеркало. – Только ваши волосы! Pour le reste[261] я не завидую.
Через минуту полного молчания в комнате снова появилась Julie, а за ней другая женщина, тоже показавшаяся девочке чересчур разодетой.
– Снимите мерку и сшейте мне скорей два платья! – приказала графиня. – Julie выдаст вам два отреза. Из котонет сделайте простой фасон, самый простой, а из фуляра сделайте нечто вроде того, что я надевала зимой на bal costumé. Помните – пастушка…
– A la bergère?[262] Помню, графиня.
– И прекрасно! Ну-с, ступайте, дитя мое, Луиза снимет с вас мерку. А затем приходите прямо в столовую, я вас представлю господину Монклеру и графу.
– Merci, madame! – смущенно вымолвила Эльза.
И когда девочка двинулась за обеими женщинами, графиня проводила ее глазами и выговорила:
– Посмотрим… Может быть, мне так кажется… Но в этом accoutrement[263] она ужасна… Elle est franchement laide[264].
И подумав, она прибавила усмехаясь:
– И все-таки придется эту Газель сторожить от моих волков!
Портниха увела Эльзу к себе и аккуратно сняла с нее мерку. В то же время горничная принесла два отреза материи и сразу приступила к кройке платьев. Эльза не верила своим глазам, что из этих двух прелестных кусков ткани будут быстро пошиты два платья. Портниха говорила о том, чтобы Эльза пришла померить одно из них, розоватое, в тот же вечер. И что завтра оно будет уже готово.
Теперь только девочке пришло на ум новое соображение, и в ней возникла легкая борьба. По какому праву чужая женщина дарит ей два платья? Если она вычтет их из обещанных ста франков, то Этьен ничего не получит. Если графиня не вычтет их, а по всей вероятности это и будет подарком, то может ли она это принять? А если не принимать, то, как же отказаться? Ее только на смех поднимут! Это будет, по их мнению, не что иное, как des grimaces[265]. А это-то именно Эльза и ненавидела.
Пока она раздумывала, субретка, фаворитка графини, без умолку болтала с портнихой. Эльза невольно прислушивалась, и до нее долетело несколько слов, заставивших ее навострить уши.
Женщины разговаривали между собой, не стесняясь о том, что, несмотря на года Эльзы, за ней непременно тотчас же начнут ухаживать три человека: старый граф, виконт и художник, а, пожалуй, еще и monsieur d’Atalin.
Второе, что удивило Эльзу, было несколько раз повторившееся
Какая Психея? Скорее шалунья (франц)
остальному (франц)
А ля пастушка? (франц)
наряде (франц)
Совершенное уродство (франц).
оскорбление (франц)