Москва – Кавказ. Россия «кавказской национальности». Роберт Оганян
в толстой серой обложке книгу, не раз держал в руках, но куда она делась и сохранилась ли, не знаю. В том шрифте, в каком была издана книга, читать баяты мне не пришлось, но зато изучал неоднократно баяты в изданиях кириллицей и даже пытался перевести их: «К чему цветенье алой розы, если суждено ей увяданье?.…» Это из той же баяты, где: «О, если б не было разлук».
…С матерью связано моё первое всё. Сколько ни сказать – будет мало, тут у меня момент, не скрою, её обожествления, и не только потому, что родила, воспитала и т. д.: во-первых, бесконечная жалость, вызванная ранней её смертью в сорок лет; во-вторых, её долготерпение, переносила стойко – без нытья или раздражения – выпавшие на её долю тяготы; не помню, чтобы на кого-то кричала, с кем-то ругалась и вообще повышала голос, а ведь осталась в свои тридцать три года без мужа, надо содержать мать, здоровых мальчиков, которым тринадцать и десять, годы пошли вскоре военные, голодные; в-третьих, сразу после войны настолько сдала физически, что приходилось чуть ли не постоянно сопровождать её, находиться рядом, и я видел, как она мучается, еле передвигаясь по земле, но ни разу не заметил на её лице ни тени горести, жалобы, а всегда – еле различимая, но улыбка, радость; в-четвёртых. рассказы впереди. Здесь же замечу, что почти ни одно из моих сочинений не обходилось без того, чтобы частичку её судьбы не передать кому-либо из женских персонажей, естественно – положительных. Есть у меня даже повествование из цикла микрорассказов, которое считаю началом творчества, хотя до того вышло немало моих книг, – Острова, посвященные памяти матери.
Однажды мой друг, покойный Александр Кикнадзе, он читал, как выяснилось, все мои книги, спросил: Можешь объяснить, почему у тебя в твоих сочинениях очень много говорится о маме, но почти ничего об отце? В вопросе было недоумение, вызванное тем, очевидно, что в его собственных произведениях – по существу автобиографических – как раз много говорится именно об отце, который был репрессирован, нежели о матери. Это – что у меня больше о матери, чем об отце, – никогда в голову мне прежде не приходило, но я вдруг понял, что Саша прав, и тотчас с ним согласился, а о причине… но разве она была? умолчал, точнее, задумался, застигнутый словно врасплох и не зная, что ответить: такой цели я перед собой, разумеется, не ставил, тут диктат подсознания, в глубинах которого притаилась некоторая, смешно сказать сегодня, обида на отца, или первое обидное чувство, во мне возникшее в отрочестве, о чём ещё будет… а почему не немедленно, не сейчас, коль скоро зашла речь о сыновней боли, о которой отец так и не узнал, хотя содеянное отцом так банально, так распространено, так знакомо и мне, и тут к месту сказать о яблоке, которое от яблони далеко не падает, сбитое ветром или подгнившее.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской