Совок. Жизнь в преддверии коммунизма. Эдуард Камоцкий
связана его тревожная молодость. Когда немцы в 18 году заняли Белоруссию, в Минске получила власть антироссийская белорусская Рада, которую немцы, естественно, некоторое время поддерживали. Немцы для хозяйственных работ Бича мобилизовали, но ему удалось от них сбежать. Потом пришли красные и опять его мобилизовали, но положение было неустойчивым: белые, красные, Рада, махновцы все всех старались мобилизовать, и все от всех старались сбежать, и ему опять вместе с группой сослуживцев удалось из разваливавшейся части разойтись по домам. Заметая следы он сменил отчество Зиновьевич на Семенович. Получилось это случайно – пьяный писарь написал, как ему было привычней, и Макар Семенович не стал исправлять. А когда власть утвердилась, его опять мобилизовали и, как грамотного, определили в штаб, где он должен был, по иронии судьбы, выискивать дезертиров. Вот когда он страху натерпелся, но обошлось, а после армии Макар Семенович получил образование и был принят в партию.
Из рассказов о непривычных обычаях в Средней Азии мне запомнился только один. Женщина, которая носила Бичам молоко, однажды увидела, что тётя Люся это молоко процеживает через марлечку. Женщина подумала, что тётя Люся колдует, а это будет плохо для её коровы, и она перестала Бичам носить молоко. Пришлось искать другую молочницу.
Макара Семеновича перевели в Ленинградскую область. Я помню их приезд. Из купейного вагона они вышли со своими матрасами. В те времена были специальные багажные ремни, которыми стягивали свернутые в рулон матрасы.
Через несколько лет Министерство совхозов послало Макара Семёновича из-под Ленинграда на Кавказ, потому что он был знаком уже практически с хлопководством, а тогда пытались продвинуть хлопок из Средней Азии и Закавказья на Север.
Внедряли хлопок на Северном Кавказе и, даже, на Украине. Я помню, был художественный фильм о том, как героически спасали от заморозка хлопок в украинском совхозе.
Из-за постоянных переездов, дети Бичей часто жили в какие-то промежутки времени, пока шло обустройство на новом месте, у бабушки с дедушкой, а я как-то, возможно не раз, проводил, хотя бы часть каникул, у дяди Марка с тётей Люсей.
То Толика, то Гену, когда они гостили на Лахте, мне приходилось днем убаюкивать. Мы лежали рядом на диване и я «пел колыбельную». Я помнил только несколько слов из какой-то колыбельной:
Летели гуси / Сели на ворота / Червоны боты…,
А дальше я сочинял, кому эти боты принесли гуси. Конечно, тому, кого я убаюкивал.
Бабушка с дедушкой часто между собой говорили по-польски, думая, что мы с Валиком его не понимаем, так что польский я понимал и понимал, что червоны – это красные, но не догадывался, что «червоны боты» это поэтическая метафора – это у гусей ноги, а не подарок кому-то. Сейчас уж все позабыл. Говорить мы по-польски и тогда не могли, а теперь уж и не поймем и не прочитаем.
Разговоры