Дама с букетом гвоздик. Арчибальд Кронин
похоже, еще больше его озадачило. Еще немного поколебавшись, он спросил, как будто его осенила внезапная догадка:
– Я, случайно, не допустил ничего такого, что могло бы вас рассердить?
Она мельком глянула на него.
– Не кажется ли вам, что сегодня мы придаем слишком большое значение пустякам? – с любезностью в голосе пробормотала она. – Разумеется, вы не допустили ничего такого, что могло бы меня рассердить. Я просто чувствую, что хотела бы побыть одна.
Он покраснел. На секунду в его глазах отразилась боль. Затем он справился с собой.
– Простите, Кэтрин, – тихо сказал он. – Я совсем забыл, что у вас болит голова. И прошу прощения за свою навязчивость.
Он повернулся и пошел вслед за Нэнси.
Кэтрин откинулась на спинку шезлонга, положив книгу на колени, как будто просто созерцая море и небо. Кто бы знал, какую боль она перенесла, какой тяжкий и невыносимый груз лежал у нее на сердце. Как если бы она умышленно, повинуясь внутреннему импульсу, вонзила нож себе в грудь. Ей было холодно. Все, что у нее оставалось, – это крошечный свечной огонек утешения, что в течение долгих часов бессонной ночи она все же пришла к правильному решению. Любой ценой она будет отстаивать свою личную целостность. И она скорее умрет, чем бросит тень на счастье Нэнси.
Следующие два дня пролетели незаметно, будто подстегнутые быстрым приближением судна к Нью-Йорку. Рейс был особенно благоприятным, и к утру пятницы все рассчитывали увидеть плавучий маяк «Нантакет»[16]. В предвестии конца путешествия ожило и пассажирское общество, от которого Кэтрин держалась на дружелюбном расстоянии, что было оправдано объявленной ею потребностью в отдыхе. На некоторых вечеринках ей все же приходилось присутствовать, но в целом удавалось самоустраняться. Не раз она ловила на себе скрытый, озадаченный взгляд Мэддена, но до вечера танцев после торжественного ужина она была избавлена от необходимости оставаться с ним наедине.
Эти танцы, как неизбежное событие с шампанским, серпантином, бумажными шляпами и всеми шумными эффектами карнавала, представлялись Кэтрин величайшим испытанием на прочность, проверкой, которой она никак не могла избежать. Поначалу все было довольно просто, потому что во время ужина она разговаривала главным образом с капитаном и леди Блэндуэлл, изображая крайний интерес к банальностям на морскую тему одного и эгоистичной болтовне другой. Но когда заиграл оркестр, а зал с колоннами залили разноцветные огни и начались танцы, ее нервное напряжение достигло предела. Единственное, на что она была способна при виде такого веселья, – это сидеть и улыбаться с безмятежным видом. Она ужасно боялась каким-то образом выдать себя, из-за чего утратила самообладание, что и привело к ошибке.
Старый капитан пригласил ее на танец, и, неосмотрительно решив, что это лучше, чем сидеть как истукан, она согласилась. Легким шагом капитан любезно поводил Кэтрин по площадке и отвел ее обратно. В этот момент она почувствовала на себе взгляд Мэддена. До этого он танцевал с Нэнси, но теперь встал и пригласил ее на следующий танец.
В
16
Плавучие маяки серии «Нантакет» служили для трансатлантических судов своеобразным знаком – это был последний символ Америки при отплытии в Европу, и первый – при возвращении в США.