Утро новой эры. Алексей Доронин
Капитан спокойно и отстраненно пробегал взглядом по знакомым очертаниям улиц. Даун-таун был разрушен почти до основания, словно его долго и с остервенением громил огромный ящер из глупого японского кино.
Города сменяли друг друга, но пейзаж оставался прежним. Черная выжженная пустыня. Атомная бомба свела к общему знаменателю и негритянские гетто, и роскошные пригороды.
Что там за надпись внизу? Он пригляделся.
Цитаты из Апокалипсиса («The fourth angel poured out his bowl on the sun, and the sun was given power to scorch people with fire…»)[2] и какая-то мистическая чепуха, которая перемежалась риторическими вопросами.
Непрерывный заунывный вопль по погибшему человечеству.
Капитан усмехнулся. Вот и здесь опять англо-саксонский шовинизм. Сообщение было адресовано «всем живым людям планеты», но надпись бегущей строкой шла только на английском. Ему хотелось возразить неведомому плакальщику: «Рано вы нас хороните!», но тут на экране снова появился сгоревший Нью-Йорк. Запись пошла по второму кругу?
Нет.
На этот раз съемка была сделана, судя по всему, через месяц после удара. И теперь точно снимали с вертолета – на заднем плане слышался шум винтов. На этот раз он смотрел внимательнее и успевал разглядеть мелкие детали, которые ускользнули во время первого просмотра. Плотина из трупов между двумя шлюзами на реке. Обгорелое тело на перевернутом, но почти целом велосипеде. Черный силуэт человека, будто отпечатавшийся на оплавленной бетонной стене. Двое на скамейке.
Внезапно он вспомнил тот вечер. Закат над океаном. Ее волосы, глаза, запах ее тела. Они познакомились в клубе, куда он зашел второй раз в жизни. У стойки бара, к которой Эбрахам вышел, как к острову в море дергавшихся под нелепую музыку и вспышки стробоскопа силуэтов. Странно, что он вспомнил об этой ночи в Нью-Йорке именно сейчас. Они не могли быть вместе, и дело было даже не в том, что у нее был муж. Просто так сложились обстоятельства.
Вместо того, чтобы сразу пойти к нему в номер, они тогда долго гуляли в Центральном парке, где-то неподалеку.
А на экране уже были кварталы одноэтажных домов. Вдруг один размытый контур на мгновение обрел четкость, и капитан увидел фигуру человека рядом с крыльцом. Собственно, от всего дома хорошо сохранилось только крыльцо. Чернокожий – а может, просто вымазавшийся в саже – человек в теплой куртке рылся в куче обломков. Он нагреб с десяток банок и начал складывать их в тележку из супермаркета. Воровато оглянулся, и, видимо, заметив кого-то, бегом припустил вместе с тележкой, уходя из поля зрения камеры.
А экран по-прежнему засыпал Сильверберга лавиной вопросов, на которые не знал ответа не только он:
«WHAT HAVE WE DONE?»[3]
«What will become of us?»[4]
Последний вопрос можно было трактовать двояко, но Эбрахам почему-то подумал, что речь идет не только о United States. Ставшая уже привычной зловещая мелодия внезапно оборвалась. Изображение исчезло, сменившись синим экраном.
Это капитан выдернул винчестер
«Четвертый Ангел вылил чашу свою на солнце: и дано ему было жечь людей огнем». (Откровение Св. Иоанна Богослова, 15:8)
Что мы сделали?
Что будет с нами?