Кровь и лунный свет. Эрин Бити
когда-нибудь встретимся с ним?
Я съеживаюсь от этой мысли.
– Думаю, ваши предположения о нас с Симоном слишком хороши. Я его почти не знаю. – Пора действовать. – Он из Мезануса. Вы когда-нибудь слышали это название?
– Конечно. – Настоятельница берет имбирное печенье и, откинувшись на спинку кресла, макает его в чай. – Это деревня со знаменитым Светочем на побережье Приции.
Реми оказался прав насчет Приции. Но, если святое место назвали Светоч, значит, там произошло какое-то чудо.
– Кто там умер?
– Принцесса, сбежавшая с острова на западе Бринсуллии несколько сотен лет назад. – Мать Агнес замолкает на мгновение, чтобы попробовать откусить печенье теми несколькими зубами, что у нее остались, а затем вновь макает его в чай. – Отец догнал ее в Мезанусе, но она отказалась возвращаться с ним, и он ее убил.
«Слушаться родителей» – один из Десяти столпов праведной жизни, поэтому рассказ несказанно удивляет меня.
– Храм, в котором почитают беглянку?
– Она сбежала не без повода. Ее отец принуждал девушку выйти замуж за него.
На секунду мне кажется, что я просто пропустила имя принца, которого ей навязывали в женихи. А осознав услышанное, откидываюсь на жесткую спинку дивана.
– Он хотел жениться на собственной дочери?
– Ее мать умерла, а король обезумел от горя. – Настоятельница вновь подносит печенье ко рту и в этот раз откусывает от него кусочек. – Видимо, принцесса Дайма очень походила на нее.
– И все же… – начинаю я.
Даже мысль о подобном отвратительна. Но в Светочах людям даруются великие чудеса, выстраданные мучениками при жизни.
– Неужели к ней за помощью обращается так много людей, спасающихся от кровосмесительных браков?
Матушка Агнес проглатывает печенье и бросает на меня укоризненный взгляд.
– Ее могила стала местом паломничества для страдающих душевными болезнями, начиная от младенцев с родовыми травмами и заканчивая теми, кто видит и слышит то, чего нет, а также убийцами, питающимися плотью своих жертв.
Еще один кусочек печенья отправляется в рот настоятельницы.
А у меня от услышанного сводит живот.
– Неужели есть те, кто настолько безумен?
– Редко, но да.
– Почему таких не казнят?
Мать Агнес протягивает мне чашку, и я доливаю туда чаю.
– Наша вера осуждает наказание тех, кто не осознает серьезность своего преступления.
Я фыркаю:
– Вы хотите сказать, что наказание бессмысленно, если они не поймут, за что страдают?
Она продолжает держать чашку, и я добавляю столько же сливок, сколько наливала Маргерит несколько минут назад.
– Зачастую семьи отчаянно верят, что близкий человек совершает ужасные вещи не по своей воле. Мол, в него что-то вселилось, – игнорируя мой выпад, продолжает мать Агнес, откидывается на спинку кресла и поправляет рясу, прежде чем сделать глоток. – Обычным людям проще поверить в это, ведь даже самые мудрые ученые почти ничего не знают