Смерть прототипа. Гоар Маркосян-Каспер
сделал паузу, но и Андрес не спешил продолжить. Наконец, Калев добавил:
– Я же один с ними не общался, только…
– Ну да, я помню ее…
Разговор приобрел загадочную форму… или содержание?… неважно, в любом случае, Диана перестала понимать, о чем речь, но вмешиваться, задавать вопросы тоже не хотела; потом разберется.
– Так вот, и та, через которую ты с ними общался, и еще два человека утверждают, что Роосте удалось выяснить, кто за ними шпионил. Он сам об этом говорил, причем незадолго до смерти. Имени не назвал, сказал, что практически уже знает, но хочет проверить. И если это дошло до ушей того, кто имелся в виду…
– И ты думаешь, что это – мотив?
В голосе Калева послышался откровенный скепсис.
– А почему нет?
– Чушь! Все это давно забытые дела, которые никого не интересуют.
– Не знаю, не знаю. Тебя, может, и не интересуют, а вот общественность…
– Общественности наплевать, она занята коррупционными скандалами.
– Но есть же такая вещь, как реноме? Все бывшие диссиденты во время перестройки прославились. И вдруг выясняется, что кто-то из них…
Калев вздохнул.
– Все равно не верю.
– Ради бога, не верь, но помочь обязан.
– Чем?
– Хочу, чтобы ты рассказал мне поподробнее об этой компании. О каждом.
Калев вздохнул еще раз.
– Это долгий разговор.
Андрес ухмыльнулся.
– А я не спешу.
И он наклонился и поднял с пола сакраментальный портфель.
Мирьям… Диана вспомнила это имя сразу, как только вошла в спальню. Она не хотела задерживаться в гостиной, чувствовала, что ее присутствие может помешать Калеву рассказать обо всем спокойно и объективно, да и, честно говоря, ее перестало интересовать это расследование. Она никогда не любила политические детективы, а тут просматривался именно такой. Подумаешь, стукач! Калев был прав – кого это сейчас, четверть века спустя, может интересовать? Разве что опять-таки в политических целях, скомпрометировать кого-то, лишить поддержки избирателей. Скучно, господа! Вот если бы мотивом служила корысть, или ревность, или ненависть…
Про Мирьям ей рассказал сам Калев. Был такой период в их жизни – и, наверное, не только их – между влюбленностью и бракосочетанием, когда стремятся друг о друге узнать… ну если не все, потому что все никто никогда не расскажет, то почти все, и не только узнать про другого, но и открыться самому, это неизбежно, иначе невозможно достичь взаимопонимания, вот и они… Калеву было больше, в чем исповедоваться, ей – меньше, но после завершения этого процесса они о жизни друг друга «до» были в курсе. Диана, помимо прочего, узнала, что после развода с матерью Юри у мужа был весьма страстный роман с какой-то кинокритикессой, которую звали Мирьям. Поведал Калев и о том, что у Мирьям была подруга, муж которой отсидел пять лет в тюрьме, тоже за критику, но не кино, а советской власти… хотя что такое советская власть, если не кино? Вообще политика как таковая напоминала Диане спектакль – спектакль дешевый, вульгарный, но хорошо оплачиваемый. Мирьям, после