Апрельский туман. Нина Пипари
знать не хочу.
Впрочем, через некоторое время мне все же пришлось узнать некоторых ближе, чем хотелось: аудиторию открыли, и народ хлынул в нее с таким остервенением, которое простительно разве что блокадникам, дорвавшимся до хлеба. Собственно, так я и познакомилась с ней – в дверь впихивали преимущественно по двое, и волей не знаю чего я очутилась в паре с симпатичной девушкой небольшого роста. Скорее всего, я бы не обратила на нее тогда внимания, если бы не одно но.
Процесс вталкивания в аудиторию шел вначале бесперебойно: неистовствующая толпа безостановочно заталкивала беспомощную пару в дверной проем; затем, в зависимости от комплекции этих счастливчиков, последние более или менее безболезненно разминались в дверном проеме и попадали в аудиторию уже настоящими студентами, прошедшими своего рода посвящение. Когда дело дошло до меня, я уже поняла, что сопротивление бесполезно, более того – опасно, и поэтому решила отдаться на волю стихии.
Однако, стоя лицом к лицу (иначе два человека просто не помещались в узком проеме) с той девушкой и уже предвкушая момент, когда буду дышать относительно свободно, я почувствовала, что мы застряли. Произошло какое-то замешательство, и плотная стена спин впереди нас не двигалась, а масса сзади упорно продолжала заталкивать всех внутрь. Задыхаясь от всех сортов пота, почти слыша, как хрустят мои кости, я вдруг пришла в себя: симпатичная девушка в двух сантиметрах от меня от всей души хохотала – звонко, заразительно, искренне. Это было слишком: среди злобных, красных лиц, среди матерных слов, среди потных тел, видеть, как прямо передо мной свежее радостное лицо скалит мелкие белые зубки и кричит, кричит: «Господа, все успеем!», «Товарищи, будемте людьми!», «Граждане, берегите нервы смолоду!»
Когда я наконец очутилась в аудитории, кепка моя пропала, от куртки отлетели две пуговицы, на кроссовках не осталось живого места от яростных ботинок, а самооценка упала ниже уровня моря и стремительно приближалась ко дну Марианской впадины.
Перед глазами стояла сцена недавнего унижения, все тело ныло, но самым ужасным было осознание того, что моя теория потерпела крах в первый же день своего существования. Она, эта маленькая хохотушка, была в сто раз свободнее меня! Это ей по-настоящему было наплевать на то, какое мнение она произведет на окружающих. Это она возвышалась над толпой, не стремясь к этому, и оттого казалась самодостаточной и независимой. Или даже не казалась – была.
Злая и разочарованная, я стала искать глазами виновницу моего самоуничижения и увидела совершенно обычную девушку. Она уже ни капли не была похожа на себя пару минут назад. Сидит себе, пишет что-то в записной книжке, иногда поднимает голову, спокойно осматривает сидящих вокруг и снова склоняется над партой. И, глядя на нее, я подумала вдруг, что неплохо было бы взять ее в «компаньонки». Вроде простушка, симпатичная, без амбиций – то что нужно. Глядишь, заразит меня своей жизнерадостностью и беззаботностью.
Но после первой в моей жизни лекции,