Три товарища. Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

      Я подошел к своему дому. У подъезда – вот уж бог послал! – стояла служанка Фрида.

      – Фрида, вы просто прелесть что за девочка, – сказал я, обуреваемый желанием творить добро.

      Она сделала такое лицо, точно хватила уксусу.

      – Да нет, я серьезно! – продолжал я. – Ну какой смысл вечно ссориться! Жизнь коротка, Фрида, и полна самых опасных случайностей. В наше время надо держаться друг друга. Давайте жить дружно!

      Она даже не взглянула на мою протянутую руку, пробормотала что-то о проклятых пьянчужках и скрылась в подъезде, громыхнув дверью.

      Я постучал к Георгу Блоку, из-под его двери пробивалась полоска света. Он зубрил.

      – Пойдем, Георгий, пожуем, – сказал я.

      Он поднял на меня глаза. Бледное лицо его порозовело.

      – Я сыт.

      Он решил, что я предлагаю ему из жалости, поэтому и отказался.

      – Да ты только взгляни, сколько там всего, – сказал я. – И все испортится. Так что окажи мне любезность.

      Когда мы проходили по коридору, я заметил, что дверь Эрны Бениг приоткрыта на узенькую щелочку. За ней слышалось затаенное дыхание. «Ага», – подумал я и тут же услышал, как мягко щелкнул замок на двери Хассе и их дверь также приоткрылась на один сантиметр. Похоже, весь пансион подстерегает мою кузину.

      Яркий свет люстры падал на парчовые кресла фрау Залевски. Сияла роскошью лампа Хассе, светился ананас, теснились куски ливерной колбасы высшего сорта, нежной, как осетр, ветчины, тут же была бутылка шерри-бренди…

      Едва мы с онемевшим от изумления Георгом налегли на еду, как в дверь постучали. Я уже знал, что сейчас последует.

      – Внимание, Георгий, – прошептал я, а громко сказал: – Войдите!

      Дверь отворилась, и вошла сгорающая от любопытства фрау Залевски. Впервые в жизни она самолично принесла мне почту, какой-то рекламный проспект, призывавший меня питаться исключительно сырой пищей. Разодета она была в пух и прах – настоящая дама добрых старых времен: кружевное платье, шаль с бахромой и брошь с портретом блаженной памяти Залевски в виде медальона. Заготовленная слащавая улыбка так и застыла на ее лице, она остолбенела, увидев перед собой смущенного Георга. Я разразился безжалостным смехом. Она быстро овладела собой.

      – Так, стало быть, получил отставку, – ядовито заметила она.

      – Вот именно, – согласился я, погруженный в разглядывание ее наряда. – Какое счастье, что визит не состоялся.

      – А вам и смешно? Недаром я всегда говорила: там, где у других людей сердце, у вас – бутылка шнапса, – произнесла фрау Залевски, меряя меня взглядом прокурора.

      – Хорошо сказано, – одобрил я ее речь. – Не окажете ли нам честь, сударыня?

      Она поколебалась. Но потом одержало верх любопытство: вдруг удастся еще что-нибудь выведать? Я откупорил бутылку бренди.