Три товарища. Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк
одевать.
Она открыла глаза и улыбнулась детской улыбкой, еще теплой ото сна. Меня всегда поражало, с каким радостным настроением она просыпается, и я любил в ней это. Я никогда не испытывал радости, когда просыпался.
– Пат, фрау Залевски уже надраивает свою пасть.
– Сегодня я остаюсь у тебя.
– Здесь?
– Да.
Я приподнялся на постели.
– Блестящая идея. Но как же быть с твоими вещами – ведь у тебя здесь и платье, и туфли только вечерние…
– Ну так я и останусь до вечера…
– А тебя не хватятся дома?
– Туда мы позвоним и скажем, что я переночевала в гостях.
– Хорошо, позвоним. Хочешь есть?
– Нет еще.
– Ну, на всякий случай я все же сопру пару свежих булочек. Из корзинки на входной двери. Пока не поздно.
Когда я вернулся, Пат стояла у окна. На ней были только ее серебряные туфельки. Мягкий свет раннего утра прозрачным покрывалом падал на ее плечи.
– Вчерашнее забыто. Ладно, Пат? – сказал я.
Она, не поворачиваясь, кивнула.
– Просто нам не нужно встречаться с другими людьми. Настоящая любовь не выносит чужих людей. Тогда и не будет ни ссор, ни ревности. Пусть катятся они к черту – и Бройер, и вся эта компания, верно?
– Да, – сказала она, – и Маркович тоже.
– Маркович? Это еще кто?
– Та, с которой ты сидел за стойкой в «Каскаде».
– Ах, эта, – сказал я с чувством неожиданного удовлетворения.
Я вывернул карманы.
– Вот, посмотри, хоть какой-то прок от всей этой истории. Я выиграл кучу денег в покер. На эти деньги мы можем еще раз куда-нибудь выбраться сегодня вечером, верно? Только уж по-настоящему, без посторонних. О них мы забыли, а?
Она кивнула.
Над крышей Дома профсоюзов вставало солнце. Засверкали окна. Волосы Пат были пронизаны светом, а ее плечи стали золотыми.
– Так что ты говорила про этого Бройера? Кто он по профессии?
– Архитектор.
– Архитектор, – повторил я, несколько задетый, ибо мне было бы приятнее услышать, что он круглый нуль. – Подумаешь, архитектор, делов-то, Пат, а?
– Да, милый.
– Ведь ничего особенного, а?
– Решительно ничего. – Пат убежденно тряхнула головой и рассмеялась. – Решительно ничего, абсолютно! Делов-то!
– И каморка эта – не такая она уж и жалкая, а, Пат? Конечно, бывают и луч…
– Она чудесна, эта каморка, – перебила меня Пат, – она великолепна, и я не знаю никакой другой лучше, милый!
– Да и я, Пат. Конечно, я не без недостатков и всего-навсего таксист, но вообще-то…
– Вообще-то ты самый любимый на свете воришка булочек и ромодуй – вот ты кто!
В порыве чувства она бросилась мне на шею.
– Глупенький мой, до чего же хорошо жить на свете!
– Только с тобой, Пат! Воистину!
Занималось чудесное сияющее утро. Внизу над могильными плитами рассеивался туман. Верхушки деревьев уже были ярко освещены. Трубы домов выпускали клубы дыма. Первые