Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

      О чем ты молишься, старик?

      О том, чтоб ночью в полнолуние

      меня постигло хоть на миг

      любви забытое безумие.

      Нужда и несчастье, тоска и позор —

      единственно верные средства,

      чтоб мысли и света соткался узор,

      оставшись потомку в наследство.

      О том, что подлость заразительна

      и через воздух размножается,

      известно всем, но утешительно,

      что ей не каждый заражается.

      Сижу в тюрьме, играя в прятки

      с весной, предательски гнилой,

      а дни мелькают, словно пятки

      моей везучести былой.

      По счастью, я не муж наук,

      а сын того блажного племени,

      что слышит цвет,

      и видит звук, и осязает запах времени.

      То ли поздняя ночь, то ли ранний рассвет.

      Тишина. Полумрак. Полусон.

      Очень ясно, что Бога в реальности нет.

      Только в нас. Ибо мы – это Он.

      Вчера я так вошел в экстаз,

      ища для брани выражения,

      что только старый унитаз

      такие знает извержения.

      Как сушат нас число и мера!

      Наседка века их снесла.

      И только жизнь души и хера

      не терпит меры и числа.

      Счастливый сон: средь вин сухих

      с друзьями в прениях бесплодных

      за неименьем дел своих

      толкую о международных.

      Нас продают и покупают,

      всмотреться если – задарма:

      то в лести густо искупают,

      то за обильные корма.

      И мы торгуемся надменно,

      давясь то славой, то рублем,

      а все, что истинно бесценно,

      мы только даром отдаем.

      Чтоб хоть на миг унять свое

      любви желание шальное,

      мужик посмеет сделать все,

      а баба – только остальное.

      Как безумец, я прожил свой день,

      я хрипел, мельтешил, заикался;

      я спешил обогнать свою тень

      и не раз об нее спотыкался.

      Со всеми свой и внешностью как все,

      я чувствую, не в силах измениться,

      что я чужая спица в колесе,

      которое не нужно колеснице.

      Беды и горечи микробы

      витают здесь вокруг и рядом;

      тюрьма – такой источник злобы,

      что всю страну питает ядом.

      Про все, в чем убежден я был заочно,

      в тюрьме поет неслышимая скрипка:

      все мертвое незыблемо и прочно,

      живое – и колеблемо, и зыбко.

      Забавно слушать спор интеллигентов

      в прокуренной застольной духоте,

      всегда у них идей и аргументов

      чуть больше, чем потребно правоте.

      Без удержу нас тянет на огонь,

      а там уже, в тюрьме или в больнице,

      с любовью снится женская ладонь,

      молившая тебя остановиться.

      Как жаль,