Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

      Из тупика в тупик мечась,

      глядишь – и стали стариками;

      светла в минувшем только часть —

      дорога между тупиками.

      Бог молчит совсем не из коварства,

      просто у него своя забота:

      имя его треплется так часто,

      что его замучила икота.

      Летит по жизни оголтело,

      бредет по грязи не спеша

      мое сентябрьское тело,

      моя апрельская душа.

      Чем пошлей, глупей и примитивней

      фильмы о красивости страданий,

      тем я плачу гуще и активней,

      и безмерно счастлив от рыданий.

      В чистилище – дымно, и вобла, и пена;

      чистилище – вроде пивной;

      душа, закурив, исцеляет степенно

      похмелье от жизни земной.

      Тоска и лень пришли опять

      и курят мой табак уныло;

      когда б я мог себя понять,

      то и простить бы легче было.

      Жизни плотоядное соцветие,

      быта повседневная рутина,

      склеив и грехи, и добродетели,

      держат нас, как муху – паутина.

      Земля весной сыра и сиротлива,

      но вскоре, чуть закутавшись в туман,

      открыто и безгрешно-похотливо

      томится в ожидании семян.

      Ничтожно мелкое роение

      надежд, мыслишек, опасений —

      меняет наше настроение

      сильней вселенских потрясений.

      Не знаю, кто диктует жизнь мою —

      крылат он или мелкий бес хромой,

      но почерк непрестанно узнаю —

      корявый и беспутный, лично мой.

      Сытным хлебом и зрелищем дивным

      недовольна широкая масса.

      Ибо живы не хлебом единым!

      А хотим еще водки и мяса.

      Навряд ли наука найдет это место,

      и чудом останется чудо.

      Откуда берутся стихи – неизвестно.

      А искры из камня – откуда?

      Душа лишается невинности

      гораздо ранее, чем тело;

      во всех оплошностях наивности —

      она сама того хотела.

      Прихоти, чудачества, капризы —

      это честь ума не умаляет,

      это для самой себя сюрпризы

      грустная душа изготовляет.

      Я ведал много наслаждений,

      высоких столь же, сколь и низких,

      и сладострастье сновидений —

      не из последних в этом списке.

      По капелькам, кусочкам и крупицам

      весь век мы жадно ловим до кончины

      осколки той блаженности, что снится,

      когда во сне ликуешь без причины.

      Средь шумной жизненной пустыни,

      где страсть, и гонор, и борение,

      во мне достаточно гордыни,

      чтобы выдерживать смирение.

      А жизнь летит, и жить охота,

      и слепо мечутся сердца

      меж