Жизнь статиста эпохи крутых перемен. История историка. И. М. Кривогуз
изучали только в двух старших классах. Усилия Е.Н. Клименко, преподававшей немецкий, были направлены прежде всего на освоение нами грамматики и минимального словаря для чтения и понимания простейших текстов. Но они наталкивались на пассивность большинства, не имевшего интереса к иностранному языку и традиции его изучения. Многие ребята и их родные не видели практического смысла в овладении иностранными языками. В этом я, да и мои родители, к сожалению, не отличались от большинства.
До сих пор помню, как мы учились петь «Во поле березонька стояла». Многие, как и я, почувствовали ее прелесть, хотя раньше редких на юге берез вовсе не замечали. Кроме нескольких звонких народных песен, нас учили популярным песням из новейших фильмов – о «веселом ветре» и о стране, где «так вольно дышит человек», а также гимну гнева и мести – «Интернационалу» и грохотавшему на советских праздниках маршу энтузиастов: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!». Когда их пели в классах и на собраниях, нам казалось, что так оно и есть. Но от повседневности жизнеутверждающий оптимизм радостных песен, гимна и марша был далек и по своей инициативе школьники такие песни не пели.
Мы не все проглатывали. Когда учитель географии и пения – очень симпатичный, за каштановую бороду прозванный «капитаном Грантом», пытался разучивать с нами псевдонародный сказ о «двух соколах ясных», никто не решился издевательски смеяться над «соколами-вождями», но все замолчали. Убедить нас петь такой бред учитель не смог. Заставил выучить слова песни «о Сталине мудром, родном и любимом», но отсутствие соответствующих чувств не позволило нам ее петь. Чтобы не скандалить, «Грант» не настаивал на хоровом исполнении этих программных «шедевров».
Преподавание истории, литературы и основ советской конституции, а также разучивание бодрых песен пересиливало мои детские сомнения в разумности превращения средневековой царской цитадели – Кремля – в центр руководства строительством социализма, в возвеличивании страны, Москвы и Сталина. Мы все становились не русскими и не российскими, не украинскими, не чеченскими, а именно советскими патриотами, преданными советскому строю, руководящей партии и вождю. И наша интернациональная солидарность с трудящимися всего мира опиралась на представление об исключительности СССР – о нашем социалистическом первородстве и всемирной освободительной миссии.
Конечно, все это усваивалось учащимися неравномерно и каждым в зависимости от способностей, интереса, усердия, а также семейно-бытовой среды и появления собственного опыта. Большинство учащихся, погруженное в свои повседневные заботы, запоминало эти идеи, не очень размышляя о них, и не придавало им практического значения. Но их влияние на нашу жизнь нельзя недооценивать.
Советскую школу уже тогда провозглашали политехнической. Но у нас уроки труда свелись к обработке напильниками отлитых где-то утюгов. Использовать тиски и работать напильником нас научили, но утюги скоро