Гордые. Дмитрий Выхватень
что тебе надо? – пролепетал юноша. – Чего ты… чего ты хочешь? Нападать-то зачем?
– Молчи и не рыпайся! – в неисчерпаемой злости ответил захватчик, испепеляя жертву своим взглядом. – Ты прекрасно знаешь, о чëм я сейчас буду говорить!
– Так не было же сейчас ничего! – завопил главный герой. – Что опять не так?
– Слушай сюда внимательно: если ещё раз я увижу тебя с нею, то в следующий раз я тебя подхвачу на углу, понял?
– Что… я не понимаю! – прошептал юноша запинаясь.
– Я видел, – в исступлении продолжал Антартонов, – я видел, что ты с нею сидел на лекции, на третьей паре; я видел, как вы разговаривали друг с другом, улыбались, – и ты теперь смеешь спрашивать, а? И теперь ты говоришь, что не понимаешь?..
– А, ты про это… Знаешь… знаешь, а я сидел не с Соней, я с Дашей сидел…
– Что-о? – изумился агрессор. – Ну… что ж, – продолжил он, успокоившись, но стал говорить низким голосом с ноткой уверенности: – что ж, ты… тогда живи. Но, короче, предупреждаю сразу: если я увижу с Соней тебя, то… ну ты понял.
– Я… я не могу обещать…
– Что? Слышь ты, – возразил Антартонов, – не груби! Я до сих пор помню ту прогулку в декабре! Она лишь с тобой говорила, – да ещё как говорила! Я следил за её лицом внимательно – и чë? Она улыбалась, пока на тебя смотрела. Слышишь?
– Я…
– А? Я же потом, уже после, короче… всегда видел вас, видел, как вы говорите, что-то там шушукаетесь, бродите вместе, а? Было? Говори! – помолчал он секунду. – Не слышу тебя!
– Рома, – брякнул юноша, – так это же она… она сама ко мне лезла…
– Чë? – снова вспыхнул захватчик, подойдя к главному герою в упор. – Как ты смеешь о ней говорить такое, а? Она по-твоему по сторонам шляется?
– Я… я не это имел в виду!
– Да как ты смеешь, – продолжал Антартонов, не замечая слова собеседника, – как ты смеешь такое о ней говорить? Короче, ты меня понял, да? Чтоб ни слова с ней и ни слова о ней, понял?
– Да…
– Ты понял, я спрашиваю? – переспросил озлобленный студент, повысив голос.
– Угу! – промычал главный герой.
Антартонов перед расставанием ещё раз окинул жертву грозным взглядом, словно взял с той мнимое обещание, и ринулся прочь. Среди других студентов, стоявших подле вуза, в чёрной рубашке и в чёрных спортивных брюках Рома испарился, а его присутствие показалось бедному студенту эфемерной иллюзией.
Он впал в смиренную тоску; всë будто перестало существовать для него, а антураж: люди, здания, деревья – поплыл перед глазами, будто кто-то увеличил размытие заднего фона путём максимального открытия диафрагмы объектива. Он ринулся к метро – даже нет: он скорее в нестерпимой обиде, которая, по обыкновению, порождала благороднейшую злость, – в таком состоянии чуть ли не бежал к метро. Почему-то в это время он почувствовал себя особенным, к его вискам хлынула гордость – и он изящно, по крайней мере ему так казалось,