Крысолов. Флора Эйзенштейн
слухов они не боятся? Мамы школьников завтра телефоны начнут обрывать.
– (вздох) Это будет завтра…
– Ладно. Так что там еще? Кого они там ловят? В каком районе, хотя бы? Это группа или один человек? Может, псих какой-то. Может, продажа органов? Что у нас вообще в таких случаях подозревают?
– А что подозревают? Раньше все списывали на цыган. А сейчас ничего не понятно. Может, и псих. Но говорят – маньяк. И ничего жареного и остренького, никаких пикантных подробностей, просто пять пропавших детей, среди которых есть и не простые. Услышала? Не простые.
– Ага. Но ты же точнее не скажешь.
– Не могу.
– Понятно… Так что с этими пропавшими? Выкуп за них просят?
– Нет.
– Вить, ну правда, в чем суть-то? Дети и раньше пропадали. У них вон игра в соцсетях – пропади на день, и чьи родители больше постов в соцсетях сделают, тот и победил. Что в этот раз изменилось, почему это именно маньяк, а не игра какая-то глупая?
Витя чуть-чуть помолчал, покряхтел в трубку:
– Знаешь, тут как-то непросто все. Больше слухов, чем правды. Говорят, знаки какие-то, звонки еще какие-то непонятные начались разным людям – даже в полицию и на телевидение. Все вокруг детей. Но никакой конкретики.
Я вздохнула, пока, получается, писать нечего, нужно разбираться и ждать. Я же в газете работаю, а не в «Секретных материалах», тут слухи, догадки и мистику к делу не пришивают. Витька тоже вздохнул и переключился на что-то другое. Мы еще немного поболтали, поговорили о работе, поделились несколькими страшными байками и распрощались.
Я не успела повесить трубку, как раздался еще один звонок. Не глядя на номер вызывающего, я ответила:
– Да, Вить, еще что-то?
Но это был не Витя. Трубка хрипло выдохнула мне прямо в ухо, и немедленно возникло ощущение, что я в комнате не одна. Рядом чужой. По этому вздоху и голосу казалось, что говорящий реально стоит где-то совсем близко, шепот был разборчив, внятен, холоден и пробирал до мурашек:
– Хочешь спасти девочку? Маленькую девочку, которая вчера не вернулась из танцевальной школы?
* * *
Тут я должна признаться, что я очень трусливый человек. Я не представляю никакого самопожертвования во благо другого человека, людей, родины или идеи. Однажды, когда мы были еще детьми, Маша довела меня до истерики рассказами о том, как солдаты во время Великой отечественной войны закрывали собой дула вражеских пулеметов. «Вот представь, – говорила Маша, и ее фарфоровое личико было прекрасно и холодно. – Какой-то человек, который хочет спасти друзей, сознательно идет на смерть. Может накрыть собой гранату или дуло автомата – тогда друзья прорвутся, спасутся и победят. Но он этого уже не узнает. Он совершит подвиг ради будущего, ценой собственной жизни». И Маша начинала вслух размышлять о том, как оно – лечь на рвущуюся гранату или подставиться под пули. Я помню, что я тогда так испугалась и прониклась этим ужасным чувством неизбежной и осознанной гибели, что ночью у меня поднялась температура.
Нет,