Мальчик, который рисовал тени. Ориана Рамунно
Почему руководитель Аушвица хотел, чтобы смерть доктора Брауна расследовал сторонний детектив?
– Гадаете, почему вас вызвали, да? – опередил комендант его вопрос.
– Не стану отрицать, герр Либехеншель, – с облегчением ответил Гуго.
Добродушно улыбнувшись, комендант встал и подошел к небольшой рождественской елке. Рядом на стене висел план Аушвица: Штаммлаг Аушвиц I, Аушвиц-Биркенау, какие-то подлагеря, а также Моновиц-Буна – уже не просто концлагерь, а настоящий индустриальный колосс, где заключенные работали круглосуточно.
– Поведайте немного сами о себе. – Комендант налил две чашки кофе, предложил одну Гуго. – Вы вступили в партию всего три года назад, отчего так?
Либехеншель зачем-то тянул кота за хвост. Гуго пожал плечами, собираясь с мыслями.
Он вступил в партию ради преференций и возможности сотрудничать с РСХА. Подростком он симпатизировал Гитлеру. В те времена человек, позже превратившийся в фюрера, был обычным солдатом и ездил по стране, выступая перед простыми людьми, безработными, униженными Великой войной. Когда французы, карая Германию, оккупировали Рур, Гуго было тринадцать. Он почувствовал, как в жилах вскипела кровь. Отец тогда смирил его гнев, указав на недопустимые моменты в риторике новой партии, на акты насилия, при помощи которых она прокладывает себе путь. Но с приходом Гитлера к власти вступление в партию стало единственным способом нормально жить – в том числе и для отца Гуго. Для самого же Гуго это был пропуск к сотрудничеству с уголовной полицией, окончательно подмятой центральным управлением СС.
Он посмотрел на коменданта, прикидывая, о чем лучше умолчать, но Либехеншель сам вывел его из затруднения:
– Что же, лучше поздно, чем никогда. Семья?
– Пока не женат. – Гуго отхлебнул кофе, чувствуя себя чуть увереннее.
Кофе был хорош. Его аромат заставлял забыть и о снеге, и о сырой одежде, перебил даже вонь горелого мяса.
– Иначе, герр Либехеншель, я не успел бы достичь всего, о чем вы прочитали в моем деле. А почему вы спрашиваете?
– Потому что сейчас Германии как никогда требуются дети. Дети людей с блестящим умом вроде вашего и чистой арийской кровью, без генетических изъянов… – Комендант покосился на его трость.
– Я переболел полиомиелитом, – соврал Гуго, предвосхищая вопрос, не генетический ли сбой испортил идеальный арийский механизм. – По сравнению с другими легко отделался. Многие вынуждены жить в герметичных камерах «железного легкого» или передвигаться на инвалидных колясках.
– Если не ошибаюсь, Рузвельт пострадал от той же болезни, – как бы между прочим заметил Либехеншель.
– Да, говорят.
– После окончания войны фюрер установит полигамию, – продолжил комендант. – Арийские мужчины смогут оплодотворять сразу нескольких женщин, а чем больше детей получит Германия, тем лучше. Война унесла множество жизней…
– Мне и с одной-то женщиной не сладить, – пошутил Гуго. – Куда уж