Четвёртая пуля. Виктор Вучетич
небольшая лесенка. Стараясь не шуметь, Сибирцев встал на нее, опустил в подпол лампу и увидел вполне добротное крепкое помещение, выложенное камнем, у стен два широких топчана и стол между ними. Серьезное помещение. С десяток человек разместится, и еще место для оружия останется. Сибирцев ступил на твердый земляной пол. И высота подходящая, сам не задевал макушкой потолка, значит, и Маркел не сильно сгибался. Стены плотные, нигде ни зазора. И выход отсюда, пожалуй, лишь один – через люк. Тут тебе и тайник, и тюрьма, если хочешь. Занятное место. Небось не для солений приспособлено…
Выбравшись из подвала, Сибирцев привел все в порядок и отправился теперь на чердак. Ну не бывает так, чтоб никаких абсолютно следов. Должен же Маркел где-то дать сбой, промашку. Почему-то сейчас у Сибирцева было двойственное чувство: с одной стороны, он напоминал себе сыщика, ведущего страшно любопытный поиск, увлекательную, опасную игру, а с другой – ему очень не хотелось, чтобы поиск дал какой-нибудь результат. Вот такое томительное и где-то даже гнетущее чувство. Для анализа его не было ни времени, ни возможности – все внимание обострилось до предела. Но Сибирцев догадывался, отчего это так: ему был бы неприятен, нежелателен сейчас любой факт, направленный против Маркела. Что это? Старая, забытая офицерская честь, высокое достоинство, неожиданно проявившееся в последней, мельком брошенной фразе Маркела: «Честь имею»? Или то, что Маркел вот так легко и безоглядно поверил ему лишь за одно то, что вместе были на великой войне, и оставил пароль – ведь никак иначе нельзя понимать слова про доктора и утреннюю поездку? А доктор-то, кстати, здесь при чем? Уж не фельдшера ли Медведева имеет в виду этот пароль? Вот те на!.. Значит, есть-таки связь… Странно, как это сразу не пришло в голову?
Сибирцев остановился, заставил себя не отвлекаться и снова принялся оглядывать чердачный хлам. Все тут заплело паутиной. В углах поблескивали старые бутылки, снова пустые ящики, сломанные стулья, разбитое, видно, шикарное когда-то трюмо. Скорее всего, это не Маркелово барахло, а осталось от прежнего хозяина, ведь говорил дед, что не очень давно живет здесь Маркел, года четыре. А хламу этому, конечно же, гораздо больше лет. Так, может, и искать тут нечего?
Сибирцев решил уже спускаться с чердака, передвинул с дороги разбитый венский стул и что-то упало ему на ногу, металлически звякнув. Он нагнулся и поднял саблю. Нет, не саблю, а парадный палаш, так эта штука называлась, – в потертых кожаных ножнах, запыленная и, похоже, крепко проржавевшая. Прихватив палаш с собой, Сибирцев осторожно спустился в сени, прикрыл за собой люк, долго отряхивался от пыли, паутины, что липла к лицу и рукам, и вошел в комнату.
Первым делом стал разглядывать палаш. На удивление клинок легко вышел из ножен – не такой уж и старый, значит. И ржавчиной едва-едва тронут – только на эфесе. Различил на клинке возле эфеса какую-то вязь. Тут пришлось напрячь зрение – темновато все-таки. Это была гравировка – надпись, сделанная