Четвёртая пуля. Виктор Вучетич
плечи шинель, осторожно открыл дверь во двор, откашливаясь, огляделся, подошел к воротам и, грубо сплевывая, произнес хриплым басом:
– Ну, кто там, чего надо?
– Нам бы про доктора спросить, – послышался из-за ворот сдавленный голос. – Чего он сказал, спросить…
– Доктора им… – пробурчал Сибирцев. – Какой ночью доктор?.. Утром, говорю, состоится поездка. – И услышал облегченный вздох.
Он отодвинул засов, приотворил ворота и, прикрыв лицо воротником шинели, сказал:
– Быстро проходите. В дом.
Мимо него прошмыгнули двое. Задвинув щеколду, Сибирцев пошел следом. Гонцы стояли в сенях.
– В горницу ступайте, – стараясь говорить совсем низким голосом, указал Сибирцев. – Ноги оботрите.
В комнате он сел на табуретку, а гостям показал на лавку. Так, чтобы их разделял стол с лампой. Низко опустив голову, он исподлобья наблюдал, как мужики скинули шинели, бросили в угол мешки, в которых что-то тяжело брякнуло, обрезы наверно, и сели напротив.
– Ну, с чем пожаловали?
Обычные мужики, встретил бы на улице и не обернулся, не обратил бы внимания на их небритые лица. Разве что вот этот, с краю, рыжий… Что-то больно уж мелькнуло знакомое в его наглой круглой физиономии… Где видел? То, что видел, это точно. Но где, когда? Надо немедленно вспомнить.
Мужики переглянулись, не знали, видно, с чего начать, или это он, Сибирцев, сделал или сказал что-то не то, не по паролю. Но откуда же этот рыжий?
– Мы, вашбродь, ета, значица, – каким-то визгливым тоном начал рыжий, и Сибирцев сразу вспомнил: высветилась эта ненавистная рожа на фоне костра, рука его, воровски потянувшаяся за наганом. Степак! Вот кто он. Верный холуй Митеньки Безобразова. Остров, костер, бородатые дезертиры, он, Сибирцев, только что принял у помиравшей роженицы ребенка, а теперь вот беседовали о жизни. О продналоге он говорил мужикам, сказал, чтоб шли к людям – пока крови на них нет, простят. Как раз объявили «прощенные недели». И этот рыжий Степак там был, все встревал, угрожал кровавой расправой. А потом за болотами была встреча и с самим Митенькой, короткая драка и этот безобразовский выстрел – в спину. Степак, значит, объявился. Не взяли его тогда. Ушел…
– Давай, давай, – грубо подогнал его Сибирцев, – дело говори. Живо!
Ах, черт, не вовремя эта встреча. Совсем не к месту. Наверняка стрелять придется. Уж этот-то действительно оголтелый враг. И рассуждениям тут не место.
Сибирцев машинально поднял лицо, чтоб отчетливее разглядеть Степака, и вдруг увидел, что глаза у рыжего враз округлились, а сам он стал медленно подвигаться к краю лавки. Неужели узнал? Ну?!
Рывком, с грохотом отбросил Сибирцев табурет и шинель, одновременно выхватил наган и, метнувшись к Степаку, упер дуло ему под скулу, так что голова у того запрокинулась, и коротким ударом ладони по лицу, как когда-то учил старый хунхуз там еще, в Харбине, лишил его сознания. Степак мешком завалился навзничь на лавку.
Второй мужик вскочил было, но не устоял –