Милость Господня. Андрей Столяров
Исправь это, если еще не поздно… Пусть он живет…
На самом деле он не думает, а кричит, но – внутри себя, так что крика не слышно.
В груди у Хоря что-то лопается с мокрым шлепком. Хорь заходится в кашле – таком, будто сейчас лопнут легкие. Однако с каждым жутковатым выкашливанием он все свободнее дышит, хрип в горле слабеет, и одновременно у Ивана перестают покалывать иголочки в пальцах. Он выпрямляется. Хорь дышит, дышит!.. Появляется медсестра, вытирает ему рот сложенной марлей, нагибается, оттопырив зад, обтянутый тонким халатом. Иван не к месту вдруг вспоминает, как Хорь хвастался, что имел эту сестру, именно так, сзади, говорил, что такой у них был медосмотр. Хорь ведь года на два старше, чем указано в его документах, специально соврал, чтобы отправили после поимки в Приют, а не на завод или на рисовые плантации.
Впрочем, хрен с ней, с сестрой. Хорь открывает глаза, и зрачки его начинают вполне осмысленно ощупывать помещение.
– Где я? – спрашивает он слабым голосом.
Иван чувствует, что совсем обессилел, едва держится на ногах. У него слегка кружится голова: стены медотсека сдвигаются какими-то неожиданными рывками.
– Пошли, – говорит ему инспектор, трогая за плечо.
Они проходят по коридору и сворачивают в вестибюль. Цугундер при виде их привстает, но, не получив указаний, шлепается обратно в кресло. У парадного входа почти вплотную припаркован автомобиль – чистенький, мышиного цвета, с овальными немного раскосыми фарами. Иван еще никогда не видел автомобилей. Фургоны грузовые – сколько угодно, а легковые автомобили – нет. Да и где он мог бы их видеть? Инспектор распахивает заднюю дверцу. Внутри – сиденья, обитые светлой кожей. У Ивана нет сил, даже чтоб удивиться.
Он вяло оглядывается.
Блестит лужа, где копошатся какие-то головастики.
Сияет солнце.
Ползут по небу кучерявые облака.
Нет сил ни на что.
– Ну хватит думать, садись, – говорит инспектор.
Хроника Смуты
Реконструировать Хронику Смуты, как данный период ныне охарактеризован историками, задача необычайно сложная. И прежде всего потому, что ранее человечество ни с чем подобным не сталкивалось. Точнее сталкивалось, но не в таких глобальных масштабах: осознание происходящего пробивалось через мучительный хаос социальных и идеологических потрясений, слишком парадоксальным оно поначалу выглядело, слишком противоречило всем мировоззренческим догмам, уже сложившимся и считавшимся незыблемыми в цивилизованном мире.
Свою роль, несомненно, сыграла и фрагментация текущей реальности, распад ее на изолированные домены, разрыв всех привычных коммуникаций. В этих обстоятельствах многие свидетельства и документы были безнадежно утрачены, другие же утвердились в маргинальных формулировках, претендующих тем не менее на абсолютную истинность. Единой точки зрения на ключевые моменты Смуты у нас нет до сих пор. Ожесточенная дискуссия в научной среде идет, например, о том, что же в действительности явилось решающим фактором возвращения мира в прежнюю бытийную колею –