Милость Господня. Андрей Столяров
В классе – напряженная тишина. Все уставились в парты, боясь, что отец Евлогий перехватит случайный взгляд и велит продолжать.
– Плохо, отрок! После ужина – в класс, двести раз прочтешь «Отче наш». Кто сегодня дежурный?
– Я… – испуганно пищит Олька Авдеенко.
– Проследишь за ним.
Олька с ненавистью взирает на Городинкина: ей теперь после ужина тоже придется торчать в классе час или два.
Да, отец Евлогий – это вам не полудремлющий Дуремар.
Дуремар, впрочем, тоже иногда просыпается:
– А скажи нам, Зарбаев, как проявила себя Воля Божья в преславной победе русского оружия на Куликовом поле?
И Зарбаев, ни на секунду не задумываясь, тарабанит, что не ел, не пил преподобный Сергий Радонежский, всея Руси чудотворец, по семи дней седьмижды в коленопреклоненной молитве… И призвал он к себе отроков, чистых душой, Ослябу и Пересвета, и благословил их на подвиг во имя Святой Веры и Русской земли…
Все облегченно вздыхают: Дуремар кивает, погружаясь в привычную дрему.
Ивану кажется, что его вызывают несколько реже, чем остальных. Или ему только кажется? Тут ведь точно не определишь. А еще иногда он ловит на себе странный взгляд Василены, будто, увидев его, она о чем-то припоминает. И таким же как бы припоминающим взглядом, но реже пронизывает его отец Евлогий.
– Ты же у нас избранник, – как-то после очередной мелкой стычки цедит ему Хорь. – Тебя в канаве нашли. Пережил пыльную бурю.
– Выживанец, – с хихиканьем добавляет Кусака.
– Подкидыш, – вносит свою лепту Жиган.
В драку они все же не лезут, побаиваются, что уже хорошо. А насчет избранника – это, разумеется, чушь. Он же не апостол Андрей Первозванный, призванный к служению лично Иисусом Христом, и не преподобный Серафим Вырицкий, старец, предрекший, что возникнет государство Израиль и столицей его будет Иерусалим. Ни прозрений, ни чудесных видений каких-нибудь ему не дано. Смешно думать об этом. И вообще он пребывает в растерянности – что есть Бог? Вот эти страшноватые лики, намалеванные на деревянных досках? Как бы ни украшали их, как бы ни блистали оклады, а взгляд оттуда такой, что мурашки по сердцу ползут. Отец Евлогий говорит, что Бог есть всюду и всё, и что Он всё видит, и знает, и непрерывно следит за каждым из нас, всякая тварь по воле его живет, однако Иван никак этого не ощущает. А Хорь однажды со смешочком таким неприятным сказал:
– Ну да, видит! Ни хрена он не видит! Я тут стырил у Дуремара его любимую авторучку, и что?
Действительно – что?
Миллиарды людей на Земле, за каждым следит?
Кстати, и за насекомыми тоже?
И за рыбами, и за птицами? И за мелочью безглазой, беззвучной, что расползается во все стороны, едва взрежешь дерн?
Трудно было в это поверить.
Даже во время коллективной молитвы Иван ничего особенного не ощущает, механически, как и все, проговаривает слова, стершиеся от постоянного употребления. Они бесплотными пузырьками всплывают