Навье и новь. Книга 1. Звездный рой. Игорь Горев
бородёнку.
И, наконец, терпение, вскормленной манной небесной, иссякло, когда, однажды, ночью, запылал его кабак.
На следующий день два тарантаса, набитые доверху барахлом, покинули родину, землю обетованную, обернувшейся злой мачехой с шашкой в одной руке и нагайкой в другой.
Она, новая родина, явилась к нему в лице того самого вечно пьяного Матвея Уманьшина, теперь ремнём солдатским опоясанным и с винтовкой к тому же:
– Чего, жид, зенькаешь злобно.
– Так и ты с винтовкой теперь.
– Да, пришло время. Видишь, как оно, были мы добрые соседи, да добро оно ведь тоже с характерцом, с подковыркою, одного наставляет, другого наущает. Один добро в чулан свой тащит, копит, а поднимется из темноты подвальной на свет и щурится, ёжится – от тепла отвыкает, значит. Другой с добром по-простецки: пришло – заходи, ушло – поклонится. Вот я тебе соху последнюю закладывал, а ты?
– Ая…
– Приценивался, верно, – Матвей заговорщически подмигнул.
Иосиф поморщился, запанибратства терпеть не мог.
– А как иначе, чтобы в накладе не быть? И я тебя не обижал, ты – просил, я твою прихоть исполнял.
Матвей смерил Иосифа взглядом.
– Ишь как, сначала лаской да угощением, а потом и взнуздал, вскочил и давай погонять, а как же: кормил, ласкал теперь и коленями в бок могу и плёткой для острастки – хозяин, значит. Так и мы не кони.
Иосиф, привыкший к защите станового, выпятил грудь и приосанился:
– Раньше, Матвей, ты благодарил, кланялся по ясно, а теперь, с ружьём-то, иначе заговорил. Стращаешь. И кто из нас после всего с двумя мерками?
Матвей не то улыбнулся широко, не то ощерился, сильно хлопнул еврея по плечу, тот зашатался камышом, но выстоял:
– Врос, крепко врос ты в землю, не выковыряешь – слова такие говорить научился. Помнишь, я тебе говорил, что мы с тобой словно родня. Так и брат брату Каином случается. Ты себя в праведники записал, так и мы себя разбойниками не считаем рядом с тобой. Теперь время суда пришло. Так что до встречи.
Бывший клиент развернулся, значительно поправил винтовку на плече и привычной походкой, вразвалочку, пошёл молча прочь, хотя прежде и частенько уходил хмельной, горланя песни.
Иосиф остался стоять, задумчиво и тревожно теребя бородёнку. Вот оно счастье, любовница она сладкая, да всё ж чужая.
Он, с чего-то, вспомнил свой грешок – Ефросинью, сироту молодою, живущую его милостями, и решил повременить, кто его знает, может ещё и обернётся всё.
И тот же Матвей махнёт рукой и скажет: а не нальёшь ли Иосиф вина твоего горького для поправки здоровья в боях революционных искалеченного!
Но когда увидел зарево над кабаком, понял: никогда уже, как прежде, не придёт Матвей.
Резонно решив, что там, куда маршируют вооружённые отряды, вряд ли можно найти спокойное житьё, Иосиф двинулся не в донские степи, откуда веяло зноем, словно там полыхали пожары, а стеганул сытую лошадь, откормленную отборным овсом, дёрнул поводья и направился постепенно сворачивая в сторону